Василий Вялый - Провинциальная хроника мужского тщеславия

Бурилович подошел к стойке и заказал три кружки пива. Мы сели на удобные мягкие стулья и с наслаждением потягивали изысканно-горьковатый напиток. За соседним столиком неожиданно возник какой-то спор, и через некоторое время от группы дискутирующих к нам направился делегат. Традиционно полноватый бюргер на ломанном русском осведомился: сможет ли кто-либо из нас разрешить мучающий их вопрос – по силам ли доблестному русскому солдату выпить из горлышка, не отрываясь от оного, бутылку шнапса? Его друзья, – немец ткнул пухлой рукой в сторону своих приятелей, – якобы они слышали об этом, но лично он сильно сомневается. Слегка подвыпивший kamrad достал из кармана купюру в сто марок и продемонстрировал ее нашему взору, добавив, что это – приз.

Мы переглянулись. Грищенко медленно поднялся и, тщательно заправив гимнастерку в ремень, подошел к спорившим.

– Шоб тилько холодна була, – он тыльной стороной ладони прикоснулся к бутылке и удовлетворенно кивнул. Столик окружили все посетители гаштета и смотрели на экспериментатора с почтительным ужасом. Николай, окинув их снисходительным взглядом, отвинтил пробку, и огненная влага заклокотала в его горле. У заурядного (для русского) действия была отчаянная элегантность и своя ритуальная красота. Через десяток секунд он поставил пустую емкость на стол и, взяв обещанную награду, гордо вернулся на свое место. Восхищенные немцы зааплодировали триумфатору – эффект необыкновенного в обыкновенном.

– Ну и кто теперь тащить тебя будет? – спросил погрустневший мединструктор.

– Спокойно, – Грищенко отхлебнул пива, – и не стилько пили. – Он впервые за полтора года службы походил на человека довольного своей жизнью и даже не хотел спать. – Куда солдата не целуй – везде жопа. – Каптер был явно в ударе.

Мы вышли на улицу и закурили.

– Здесь где-то недалеко, – Бурилович вглядывался в нумерацию домов. – Блюменштрассе, 19, – повторил он адрес.

– «Ничь яка мисячна…» – вдруг загорланил украинскую песню каптерщик. Он был вызывающе пьян.

– Здравствуйте, девочки, – саркастически произнес мединструктор и, вдруг толкнув Николая в кусты, сам прыгнул следом за ним. – Патруль! – выкрикнул он приглушенно уже из-за укрытия.

Я остановился и застыл в секундном замешательстве. Освещенные уличным фонарем, три человека в военной форме стремительно приближались ко мне.

– Беги! – из кустов послышался настойчивый шепот Буриловича.

Наконец, я очнулся и, стремглав, бросился через дорогу. Вдогонку раздался оглушительный топот кованых сапог по брусчатке. По склону насыпи я скатился к реке, и, по петляющей в зарослях травы тропинке, мчался, очевидно, быстрее ветра. Инстинкт преследуемого, как известно, безошибочен и вскоре звуки погони стихли. Ещё некоторое время я бежал, а затем, совершенно обессиленный, рухнул на землю. Высохшая трава пахла валерианой и ромашками. Что-то знакомое и до боли родное теплой волной промелькнуло в моем сознании. Отдышавшись, я поднялся и осмотрелся вокруг. Невдалеке виднелись – насколько это можно было разобрать в свете неполной луны – деревья небольшой рощицы, а за ней на холме высились прямоугольники нескольких одинаковых зданий. «Наш гарнизон», – подумал я и зашагал вперед по дорожке, которая, изогнувшись вокруг небольшого холма, уходила вниз, в сомкнутые деревья. «К гаштету самовольщики протоптали», – я отодвигал ветки и спотыкался о пни. Впереди снова блеснула вода реки. На искаженной мягким ветерком ее поверхности багрово плясали зловещие лунные блики. Обозначив пустоту сумерек, белыми хлопьями клубился туман. Деревья стали гуще, их кроны скрывали и без того тусклое мерцание ночного светила. Я понял, что тропинка, очертания которой почти исчезли, ведет меня в сторону, противоположную нашей воинской части. Вдруг жутко заухал филин. Где-то неподалеку хрустнула ветка. Ночь и безмолвие оказались совершенно разными понятиями. Громадное сине-черное небо распласталось надо мной. Звезды были далеки и бесцветны, они мрачно поблескивали и словно надсмехались. Я развернулся и, натыкаясь на стволы деревьев, бросился бежать в обратную сторону. Я снова запыхался, а лес всё не кончался. «Неужели заблудился»? – ночевка в чаще не казалась мне радужной перспективой. Потянуло лиственным дымком. Значит, близко жилье. Наконец, впереди блеснули огни электрического освещения. Я вышел на дорогу и чтобы снова не нарваться на патруль, решил обойти гаштет с другой стороны. Аккуратно подстриженные кусты и заботливо ухоженные клумбы серебрились в лунном свете, делая улицу неестественно причудливой, даже сказочной. Я мельком взглянул на табличку с названием улицы – Блюменштрассе, 19 – и, пройдя несколько шагов, остановился. Сюда мы, собственно, и собирались. Но заходить туда я не решался, да и совершенно потерял отчет времени – скорее всего, была уже глубокая ночь.

Вдруг впереди оранжевым всполохом сверкнул блуждающий свет фонарика.

– Вот он! – до меня донесся мужской голос. Не возникало никаких сомнений, что относилось это к моей персоне. Значит, прошло не так уж много времени, и весь этот период патруль искал меня в окрестных улицах. Не теряя ни секунды, я перемахнул через низенький заборчик и побежал по дорожке, ведущей к дому. Навстречу мне, пронзительно лая, выкатился лохматый клубок небольшой собаки, но, не обращая внимания на ее нападки, – патруль в данный момент был самым страшным обстоятельством – я стремительно удалялся от преследователей. На шум, поднятый четвероногим другом (сторожем?), открылась дверь и на пороге появилась молодая женщина.

– Wer ist da?*

Мне оставалось только проникнуть в помещение. Это было затруднительно и спасительно одновременно, ибо возле калитки уже стояли патрульные.

– Кажется, он побежал сюда, – луч фонарика шарил по дорожке, кустам, дому. Я юркнул за спину хозяйки и притаился за шторой. На мое счастье, девушка, скорее всего, поняла суть происходящего и, прикрыв дверь, пошла к калитке. Через витражные стекла я наблюдал за диалогом и, вскоре, она, отрицательно покачав головой, вернулась в дом.

– Sie gehen gleich weg.**

На лице девушки легко читалось опасение и даже страх. Ещё бы! Среди ночи в ее жилище врывается солдат-иноземец, преследуемый офицерами собственной армии. Уж не преступник ли он? Но, видимо, сработал женский инстинкт защитницы погибающего. Для полноты впечатлений не хватало лишь раны. Я прикоснулся к своему лицу. Рука была в крови – видимо, расцарапал в лесу о ветки.

Видя ее замешательство, я спросил:

– Вы – Эльза?

Услышав свое имя, она, очевидно, начала догадываться о цели моего визита. Страх, сдаваясь, покидал ее лицо и медленно уступал место любопытству. Под густо накрашенными ресницами зажегся интерес.