Клаудиа Кроуфорд - Любовный квадрат

– Нам надо поговорить.

– О чем, ма? Я тороплюсь. Папа подбросит меня на занятия.

– Дакота твой ребенок, Сэнди. Почему я одна должна заботиться о ней?

Эми вспомнила, как муж и дочь с недоумением посмотрели на нее.

– А что еще тебе надо делать? – спросил Лу.

Она, запинаясь, заговорила, с неохотой раскрывая свой план возвращения в колледж.

– Ну… Я не собиралась становиться нянькой на круглые сутки.

– Ты хочешь, чтобы я оставался дома и сидел с малышкой? – спросил Лу надменно, ощетинившись, как всегда, когда его просили сделать простейшую вещь, например, починить защелку на двери ванной. Она хорошо знала эту песню. Разве не он имеет такую нагрузку в университете, проводя по тридцать часов занятий в неделю, давая дополнительные консультации, курируя десять аспирантов и читая по выходным дням спецкурс по литературе?

Ей захотелось обороняться и стать эгоистичной. Конечно, он не может оставаться дома с малышкой.

– Сэнди завела ребенка. Почему бы ей самой не заботиться о девочке? Или это не логично?

Сарказм не был «коньком» Эми, поэтому ее вопрос произвел слабое впечатление на мужа и дочь. Сэнди беззаботно решила продолжать учебу, словно рождение ребенка является незначительным неудобством, что-то вроде простуды. Ее позиция была проста – Дакота здесь, кто-то должен следить за ней, и это будет не Сэнди. С таким же своевольным упрямством она отказалась наводить порядок в собственной комнате, стирать свои вещи или помогав на кухне.

Она не собиралась сидеть с Дакотой, и именно этот факт не оставлял Эми никакого выбора. Что же, во имя всего святого, ей остается делать? Бросить малышку на весь день в кроватке, отказаться купать, кормить и менять пеленки? Лу и Сэнди правы в одном: чем еще она может заниматься целый день?

Как раз сегодня утром Лу смеялся над тем, что малышка повсюду топает за ней.

– Видишь? Она ходит за тобой, как хвостик. Дакота пошла бы и за Джеком-Потрошителем, если бы думала, что тот даст ей соску.

– Дакота? – внутренняя тревога вырвалась наружу. Она не видела внучку уже довольно долго. – Дакота? – в доме подозрительно тихо. – Черт, маленькая проказница, где ты?

Она осмотрелась кругом в поисках нежного личика феи, хитро улыбающегося из-под овощной корзины или из-за двери кладовки.

– Дакота! – в голосе послышались панические нотки. Смеющийся ребенок на коробке молочной смеси напомнил, что дети иногда исчезают. Лучше бы она играла в прятки, хитрый чертенок. Как раз вчера на прогулке она выскользнула из коляски и побежала через сквер, а бабушка гонялась за ней, пока смеющийся седой мужчина не поймал шалунью.

– Какая у вас восхитительная дочка!

– Внучка! – заявила она, наслаждаясь его недоверием, что у такой молодой и симпатичной женщины, действительно, может быть внучка.

– Дакота! Хватит шутить! Бабушка начинает сердиться!

Боже Милосердный, где она! В голове промелькнули видения смертельной опасности. Электричество. Яд. Ножницы. Пластиковые пакеты. Слава Богу, у Лу нет оружия.

– Дакота! – паника взяла верх. Эми бегала из комнаты в комнату, заглядывая всюду, где была возможность спрятаться годовалому ребенку. На первом этаже ничего. Нет и следа. Наверху она пронеслась по четырем спальням, как ураган.

– Дакота! Когда я доберусь до тебя, пощады не жди, я убью тебя!

Ванная комната. Она помнит, что оставляла дверь открытой, сейчас та закрыта. Слышался шум воды, звук, сводящий с ума… Ее драгоценная малышка утонула. Боже милосердный, нет! Пожалуйста, Господи, нет!

– Дакота?

Дверная ручка повернулась, но дверь не поддалась. Проклятый Лу! Она умоляла его отремонтировать защелку. Слишком занят на ниве просвещения! И где, черт побери, слесарь, которого она вызвала сегодня утром? Если что-нибудь случится с ее обожаемой девочкой, она клянется, что задушит обоих собственными руками и пойдет на электрический стул с улыбкой на лице.

– Дакота! Бабушка приготовила тебе вкусненькое!

В отчаянии она всем телом налегла на дверь, и та вдруг распахнулась. Отвернувшись от наполненной ванны, внучка безмятежно улыбнулась ей.

– Куп, куп, куп…

Облегчение, смешанное с полуобмороком. Явно ожидая одобрения Эми, Дакота бросила в воду утреннюю почту и теперь копировала бабушку, стирающую детские пеленки.

Журналы, рекламные буклеты, каталоги и счета покачивались на поверхности воды, как корабли в штормовом море. К счастью, Дакота была еще недостаточно сильна, чтобы полностью открыть кран. Несмотря ни на что, Эми должна улыбнуться. Любимым занятием Сэнди в возрасте Дакоты было усесться на краю унитаза и весело болтать в воде обутыми ножками. Хорошо, что малыши так очаровательны и милы. Это единственное, что спасает родителей от детоубийства. Таков способ матери-природы защитить человеческий род от вымирания.

Эми собрала промокшую прессу и положила в раковину, взяла Дакоту на руки, закрутила кран и вынула пробку из ванны.

– Куп, куп, куп…

– Дакота! Я заморожу тебя до твоего десятилетия! Лучше, даже, до двадцатилетия…

Она отнесла визжащую внучку в манеж и засунула ей в рот пустышку. «Тюрьма», так называет это место Сэнди – детям нужно позволять передвигаться свободно. Конечно, Сэнди не приходится гоняться за ней.

– О' кей, Дакота. Оставайся здесь и соси свою пустышку как хорошая маленькая девочка. Не упуская шанс вырасти и стать мисс Америка или выйти замуж за мистера Успех.

Сэнди, к тому же, против пустышек. Если Сэнди так озабочена этим, позволим ей сидеть дома!

Крошка Дакота пританцовывала в манеже и играла в «вижу-не-вижу», прикрывая глазки крохотными ладошками. Неотразима. Эми взяла девочку на руки, прижала к себе и вдохнула ее сладкий запах.

– Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя!

Пустышка выпала изо рта Дакоты. Малышка извивалась, чтобы вырваться на свободу.

– Вниз… вниз…

– О нет, не выйдет. Ты уже натворила достаточно для одного утра. Ты останешься здесь и съешь свое печенье, как хорошая маленькая девочка.

Она опустила внучку обратно в манеж и вернулась в ванную высушить почту. «Тайм» превратился в бесформенный ком, напоминавший абстрактную скульптуру из папье-маше. К счастью, ее «Архитектурный Дайджест» и «Глеймор» были упакованы в полиэтиленовые пакеты – гигантские презервативы, как называл их Лу, зная, что это смущает ее. На толстом белом конверте с английской маркой чернила расползлись фиолетовыми пятнами, словно тушь под дождем. Она вытерла их чистым полотенцем. Проклятье, теперь все чернила на полотенце. Что бы это могло быть? Конверт такой плотный, вода, кажется, не проникла внутрь.

Большим и указательным пальцами она вытащила вложенную карточку из влажной оболочки.