Марита Мовина-Майорова - Голова Медузы Горгоны

От столь неожиданной и совсем уже не из далёкого-далека пришедшей концовки увещевания, Катя поперхнулась своим всхлипом и… рассмеялась.

«Вот и поплачь здесь от души! Конечно, явно кто-то по-злодейски надо мной подшутил, а может, и не подшутил… за что только?» – неожиданно всколыхнулось подозрение, удивив саму Катю, и от этого только ещё больше укрепилось в сознании на уровне интуиции.

«Знать бы. Кому я так дорогу перешла, что реально – смерти моей ему захотелось?»

Но, как бы споря с самой собой, продолжила:

«А почему, собственно, я решила, что кому-то понадобилось меня угробить? Отвлеклась на ягоды я сама и потому потерялась, выходит, сама».

Однако внутренний голос говорил ей, что без чьего-либо участия здесь не обошлось.

Она присела у края ямы. На сердце снова потемнело, как от надвигающейся грозы. Её не возбуждала больше жизнь природы вокруг, на душе становилось всё тревожней.

Что-то сверкнуло у неё на пальце правой руки.

«Боже мой! Как же я могла забыть? Ведь это мамочкин подарок! Это тоненькое золотое колечко с малюсеньким четырёхугольным гранатом мама подарила мне в день моего зачисления в институт. Как тогда я радовалась этому подарку! И с тех пор никогда его не снимала».

Она стала разглядывать своё колечко, поворачивая руку и так и этак. Конечно! Как можно было не позабыть о нём, если руки покрывал слой засохшей грязи! Катя вырвала из земли кусок влажного мха и начала оттирать колечко. Потом, как смогла, оттёрла от земли исцарапанные, саднившие руки.

«Мама, мамочка моя родная… как же мне тебя сейчас не хватает… ты всегда могла своими руками развести тени сомнений над моей головой и тучи любых бед… ты смогла бы сейчас придать мужества моим мыслям и унять боль в моём теле. За что такое испытание мне? А может – для чего!? Ты одна смогла бы помочь мне разобраться во всём, мамочка моя…»

Катя почувствовала слезу на щеке. В носу противненько защекотало. Горло сдавил спазм.

«Не надо больше плакать! Да! Пройдёт и по моей улице инкассатор!»

Она поднесла к лицу руку с колечком, любуясь, и улыбнулась:

«Может, он уже идёт!»

Потом смахнула слезу, сдавила пальцами крылья носа, унимая щекотание, и посмотрела вокруг. Голодный желудок живо откликнулся на зрелые ягоды черники.

«Всё. Сейчас пощипаю ягод, и пойду дорогу искать. Нет дождя. Хорошо. А то в одном изодранном носке далеко бы не ушла. Ничего, день только начинается. Буду искать дорогу».

Она принялась ощипывать ягоды, сначала сразу отправляя сорванную ягоду в рот, но затем, насытившись и напившись соком ягод, стала собирать в пригоршню, и уже пригоршней кидать в рот. Наконец почувствовала, что наелась до отвала! И пить уже тоже не хотелось.

«Всё. Хватит. Наверняка в лесу ягод ещё найду. А сейчас надо идти. Солнце справа. Значит, надо развернуться вправо и идти, придерживаясь направления с солнцем слева как учил Антон».

И стоило ей вдруг вспомнить Антона, как всплыло лицо Агнии, её не улыбчивость, отстранённость, метания той ночью в постели и произнесённое таким странным тогда голосом, её, Катино, имя. И фраза – «оставь мобильник»…

Сердце неприятно дрогнуло и его словно обдало острым морозным холодком.

«Неужели..? Нет. Да и как это возможно?»

Но холодок не отступал. Тогда Катя закинула голову вверх, и приложив ко рту рупором ладони, звонко крикнула:

– О-го-го! Э-гей! Гд-е-е вы!!!

И ей показалось, что лес в ответ звонким эхом отозвался:

– …з-де-е-сь-ь… мы-ы-ы…

***

Больше всего на свете Тэрий любил море. И свою жену Парисию.

Был он из рода Сигелов, сильных и смелых воинов, но в душе его с рождения жила поэзия. Это не помешало ему стать настоящим воином, закалённым в сражениях и долгих тяжёлых походах.

Многие девушки из знатных родов мечтали видеть себя рядом с ним, разделять с ним ложе и рожать от него детей, таких же сильных и смелых воинов. Но Тэрию военное дело было милее всего. Возникавшую потребность в женщине он удовлетворял в храмах со жрицами и продолжал свою жизнь воина.

Но однажды на берегу моря он встретил девушку. Она шла навстречу ему, но Тэрию показалось, что девушка парит над морем. Была она тонка и хрупка, будто вырезанная чуткой рукой мастера из слоновой кости статуэтка. Только две белоснежные полоски ткани прикрывали её юное тело, переброшенные через плечи и подпоясанные на талии плетёным пояском. Сквозь неплотно прилегающую ткань были видны не совсем ещё сформировавшиеся груди, узкие бёдра и тёмный пушок между ними. Тонкие руки и длинные стройные ноги. Гладкая кожа с медным отливом.

Когда девушка приблизилась вплотную, Тэрий заглянул ей в глаза – там была притягательная потребность в мужской защите и одновременно непорочная порочность. Её глаза манили его, призывали соединиться с ней, звали за собой… и при этом ничего не обещали.

Тэрий остановил её, тронув за руку.

«Станешь моей?» – спросил без слов.

«Стану», – так же без слов ответила девушка.

Он привлёк её к себе и одним движением скинул с её плеч белые полоски. Обнажилась малюсенькая, почти юношеская грудь, с плоскими «пуговками» сосков. Но, как ни странно, именно эта неразвитая ещё грудь, возбудила Тэрия до дрожи во всём теле.

Он так же, одним движением, развязал поясок, и вот перед ним стояла меднокожая статуэтка – хрупкая и неземная в своей хрупкости. Она стояла неподвижно и молча, глядя на него почти безразлично, словно не участвуя в происходящем. Но в этом её безразличии был такой призыв взять её, что Тэрий совсем потерял голову. Он приник к её губам! И они приоткрылись и ожили под его поцелуями… Не в силах больше сопротивляться желанию, он взял девушку на руки и вошёл с ней в море. И тут же овладел ею…

Потом они лежали в пене прибоя, а потом она сказала, что её зовут Парисия. И Тэрий вновь овладел ею. И с этого дня больше всего на свете он уже любил не только море, но и свою Парисию.

А через девять месяцев Парисия родила ему сына, но сама ушла от него на другой берег Реки жизни.

Так он остался один со своим сыном.

Сын рос и превращался в красивого, но такого же хрупкого, как его мать Парисия, юношу. Однако отец воспитал его воином – мужественным, с сильным характером, и вот они уже вместе вели походную жизнь, участвуя в сражениях и празднуя победы. И все эти годы Тэрий, продолжая жизнь воина, не помышлял больше ни об одной женщине.