Рут Харрис - Последние романтики

Здесь он только пытался писать. Голоса детей, играющих во дворе за окном, отвлекали его. Лепетание Кимджи сводило с ума. Кимджи без конца простужался, и его сопение и чих выводили Кима из себя. Квартира была сырая и холодная, и Ким никак не мог в ней сосредоточиться.

– Надо переехать из этого болота, – сказал он Салли. – Не понимаю, как ты могла остановить свой выбор на этой пещере.

– Сейчас в Париже не так-то просто найти квартиру. К тому же Хедли и Хем рядом. Ты же говорил, что хочешь жить с ними по соседству. И эта квартира не очень дорогая.

– Плевать на дороговизну. У нас есть деньги. Мы не нищенствуем.

– Может, переедем в гостиницу? – предложила Салли, пытаясь успокоить его. С тех пор как он вернулся из Италии, они ни разу не были близки. Он ни разу даже не поцеловал ее. – Я могла бы посоветоваться с людьми…

– Мне плевать, где жить. Только бы уехать отсюда. Хемингуэй посоветовал им поселиться в гостинице «Англетер» на улице Жабоб. Но Ким и там не мог писать. Комната была маленькая, жарко натопленная и слишком душная. Письменный стол – хрупкий, на идиотских тонких и длинных французских ножках… Гюс Леггетт, с которым Ким помирился после успеха «Западного фронта», предложил пустую комнату в редакции «Сайклопс пресс». Но Ким и там не мог писать.

Париж 1924 года весь состоял из джаза, шампанского, белых лисиц, но Ким и Салли были лишены всего этого. Ким, случалось, целыми днями не разговаривал с женой. Он не брал на руки сына и не играл с ним.

– Ты ведешь себя так, словно ненавидишь нас, – как-то раз заметила Салли.

Ким ничего на это не ответил.

В декабре он объявил ей, что Париж выводит его из себя, что он не может тут работать, все его записи к «Делу чести» лежат в Нью-Йорке и нужно ехать домой.

В один из дней, перед тем как должна была поступить в продажу его «Беренгария», Ким отправился на Вандомскую площадь. Секретарша сразу вспомнила его и сказала, что мадемуазель Редон все еще не вернулась из Шотландии.

– Теперь самая пора покупать акции, – сказал Лэнсинг однажды вечером после ужина. Салли приготовила ростбиф, и покуда Кимджи играл, сидя верхом на деревянной качающейся лошадке, которая была выше него ростом, а Салли прибиралась на кухне, отец и сын сидели и пили кофе и бренди.

– Кулидж – президент для бизнесменов, и я думаю, мы вступаем в настоящий рынок. Уже теперь сталелитейная компания платит дивиденды в пять долларов, а телефонная – девять. Все показатели на Уолл-стрите говорят о том, что дивиденды будут расти и дальше. Я даже стал переводить государственные ценные бумаги в обычные акции.

– Да, неожиданный поворот. Ты всю жизнь был таким наивным поклонником всяческих родственных обязательств, возился со своими вдовами и сиротами, – сказал Ким. – Я заметил, что скандалы в Конгрессе уничтожили интерес к четырем вещам – Кнуту Рокне, Грете Гарбо, Чарли Чаплину и рынку акций. Когда я узнал, что ты пристроился к победившей партии, то удивился.

– Я не примазывался. Я просто вел себя умно, – возразил Лэнсинг.

– На прошлой неделе Перкинс сказал, что даст мне восемь тысяч авторского гонорара за «Западный фронт», – сказал Ким. – За дом все уплачено, мы с Салли можем спокойно существовать на деньги от журналов. Что, если я дам тебе восемь тысяч? Ты вложишь их за меня?

– Я буду счастлив, – сказал Лэнсинг. – Я очень рад, что ты попросил меня об этом. Я надеялся на это. Ты же знаешь, я всегда расстраивался по поводу того, как дико ты расходуешь деньги.

– Знаю, знаю! – рассмеялся Ким. – Отец действительно приходил в ужас от расточительности Кима, еще с того времени, когда семилетний сын растратил подаренный ему никель в тот же самый день, как получил его в подарок. Пятисотдолларовые вечеринки с шампанским и дом на Чарльтон-стрит не изменили, а лишь утвердили отцовское мнение.

– Президент говорит, что единственным делом для Америки может быть только бизнес, – сказал Ким. – Полагаю, мне пришла пора стать патриотом.

– Не нужно шутить на такие темы, – сказал Лэнсинг. – Финансовая безопасность – вещь очень важная, и ты знаешь, какой я консервативный. Можешь мне поверить, я не стану вкладывать твои деньги или чьи-нибудь еще, в земельные участки во Флориде или в перуанские урановые разработки, от которых ты не получишь ничего, кроме обрывков облаков.

– Я бы вложил деньги в земельные участки или урановые разработки, – сказал Ким, – но у меня растет сын и мне нужно позаботиться о его будущем.

Оба посмотрели на Кимджи, который понукал свою лошадку, чтоб она быстрее скакала.

– Будущее принадлежит радио, – сказал Эс. Ай. Они с Кимом обедали в салуне напротив «Солнца», и Эс. Ай. рассказывал о своем предприятии в новой отрасли радиовещания. – Ты знаешь, что доходы радиокомпаний повысились от двух миллионов в 1920 году до ста пятидесяти миллионов в 1924-м?

– Так ты что, собираешься бросить газету? – спросил Ким, вспоминая, что они с Салли были из тех американцев, которые купили себе радио как раз лишь в 1924 году. Настольная модель «Вестингхауз» явилась рождественским подарком Салли Киму. – Ты собираешься бросить офис в центре города?

– Не знаю, возможно, – сказал Эс. Ай. Его сандвич с соленым мясом оставался нетронутым. – ВЕАФ обещает мне неплохую прибыль. Они открывают новую передачу, и я буду ее ведущим. Назначение Аль Смита дало им простор для идей. Буквально миллионы слушателей стали настраиваться на их волну. Это дает людям ощущение, что они находятся прямо здесь, на Мэдисон-сквер-гарден. ВЕАФ полагает, что новости принесут радио огромный успех.

– Возможно, они и правы, – сказал Ким. – Но ты не боишься, что слушатели предпочтут тебе Барни Гугла?

Эс. Ай. скатал бумажный шарик и бросил его в Кима:

– А это уж моя забота – сделать так, чтоб они не предпочли.

– Значит, ты решительно принимаешься за это дело? – Решительно, – ответил Эс. Ай. – Деньги бешеные, дело стопроцентной выгоды.

– Я удивлюсь, если это не останется в мечтах.

– Честно говоря, я уже устал, – сказал Эс. Ай. – Ведь мне уже сорок лет. Пора что-то поменять в жизни. Скажи мне, Ким, как еще я могу что-то поменять в своей жизни? Ну, что ты скажешь о работе на радио?

– Соперничать с Руди Балле?

– Я серьезно, Ким.

– А что я буду делать? Я не умею петь. У меня нет мегафона. Я не играю джаз. Я не актер, и у меня не получится рекламировать мороженое.

– Новости, – ответил Эс. Ай. – Ты можешь читать новости. У тебя солидная репутация не только как прозаика, но и как очеркиста. Люди будут тебе доверять.

– Читать новости? Ты смеешься надо мной? Мне не смешно.

– Ты можешь сам себе писать программы, – продолжал уговаривать Эс. Ай.

– Черт побери! Очень любезно с твоей стороны так зазывать меня, но ведь я писатель. Настоящий писатель. Газеты, журналы, книги. Я не чтец. И не актер. И не разносчик новостей. Мне это неинтересно.