Рут Харрис - Последние романтики

Ким, для которого было насущной необходимостью окружить себя толпой людей, вдруг обнаружил, что общества Николь ему больше чем достаточно. Внутреннее ощущение пустоты, его неосознанный страх перед скукой и однообразием полностью исчезли. Николь умела вдохновлять, даже подталкивать в творчестве, но могла успокоить и утешить. Она не зависела от него так, как Салли, – и сам он ощущал себя свободнее рядом с ней. Она не преклонялась перед ним, как перед божеством, и потому не была ему в тягость. Ее личность возбуждала в нем постоянный неугасающий интерес, и поэтому она не становилась сексуально однообразной. В 1928 году Ким чувствовал – впервые – полное удовлетворение и своей личной, и своей профессиональной жизнью. Только значительно позже он в полной мере сумел оценить, как много это значит. Пока Ким занимался романом, Николь шла в «Дом Редон», где продолжала разрабатывать и выпускать в свет элегантную и простую одежду, само олицетворение современности. В 1928 году в работе Николь появились совершенно новые черты: среди ее моделей возникли образцы, не имеющие себе равных по роскоши. Новое ощущение богатства стало результатом влияния двух факторов: духа времени и насыщенность эмоциональной жизни Николь.

К 1928 году опьяняющий дух изобилия, гедонизма и творческой свободы в Париже ощущался как никогда. У всех была масса идей и масса денег. Ночные клубы, балетные спектакли, театры, представления собирали множество людей, которые искали удовольствий и радостно отдавались на милость дразняще свободному и изобильному времени.

Чувственное пробуждение, которое началось для Николь в Африке, продолжилось. Она всегда стремилась контролировать свои душевные порывы, но сейчас она изменила себе. Она больше не боялась изобилия чувств – и физических, и духовных. Ее состояние немедленно отразилось и на ее работе. Николь умела выразить богатство личного мировосприятия в стиле своей одежды, как никакой другой модельер. Впервые Николь работала с мехом – она выбирала самые дорогие меха и использовала их для подкладки. Простеганный малиновый жакет, подбитый норкой, – мех лишь оторачивает горловину, борта и низ жакета. Вечерняя черная накидка, подбитая горностаем. Этот роскошный мех становился виден лишь тогда, когда женщина небрежным движением сбрасывала накидку на спинку стула в опере или ресторане. Плащ, за образец которого была взята куртка Кима, с пряжками и ремешками, удобными глубокими карманами, был подбит коричневой нутрией. Меха Редон стали сенсацией – идея Николь была взята за образец повсеместно.

А ювелирные изделия! Николь делала модели платьев настолько простыми, насколько возможно, лишая их каких-либо украшений. Она убирала и убирала все, что, по ее мнению, мешало. Вдруг – наступал момент – она считала, что надо что-то прибавить. Идею она заимствовала у арабских женщин, носящих на шее по нескольку нитей разноцветных бус. Расчищая шкафы перед ремонтом дома, она нашла несколько шкатулок с украшениями, купленными в магазине Кирилла. Сделанные из стекла, они придавали платью роскошный вид за цену, доступную любой женщине. Николь сделала эти «поддельные» ювелирные изделия привлекательными.

Она стремилась и себя сделать более привлекательной и значительной. Для этого надо выйти замуж: Николь мечтала об этом, как о способе защиты и самоутверждения. Выйти замуж: только тогда закончится ее отверженность. Выйти замуж – тогда жизнь уродца сменится жизнью настоящей. Выйти замуж – значило перестать жить жизнью лишнего человека. Выйти замуж – и наконец она станет кем-то значимым.

Одни люди обманывали других людей многократно. Осенью 1929 года, вероятно, впервые, люди сумели обмануть самих себя.

Придя домой январской новогодней ночью, Николь застала вечеринку в полном разгаре.

– Присоединяйтесь к нам, – пригласил ее кто-то, неизвестный ей, едва она появилась в дверях. – Шампанского вдоволь!

Николь прошла в гостиную к Киму. Он сидел на полу перед камином рядом с Питом Астуриасом из «Трибюн», а за ними человек, в котором Николь узнала официанта из ресторана «Липпе», лежал на полу, опираясь на ладони и носки ног, и делал отжимания. Ким и Пит считали: «Двадцать три! Двадцать четыре!»

Николь улыбнулась и встала на колени, чтобы поцеловать Кима.

– Привет, дорогой! Я ждала тебя до без четверти девять…

– Тс-с – предостерегающе сказал Ким. – Это очень важно. Я не имею права сбиться со счета. Двадцать пять!

У официанта было уже красное лицо, струйки пота текли по щекам, вискам. Жилы на шее вздулись от напряжения. Когда он попытался отжаться в двадцать шестой раз, руки его обмякли и он вытянулся на полу.

– Теперь тебе причитается штрафной, – радостно закричал Ким. Он налил стакан красного вина и передал его официанту. Тот выпил стакан залпом. – Шампанское здесь нужно заработать, – объяснил Ким Николь. Он был пьян, возбужден, и голос его звучал выше, чем обычно. – Если проигрываешь, то пьешь обычное вино.

– И что нужно сделать, чтобы заработать шампанское? – поинтересовалась Николь, удивленная шумом, количеством людей и этим странным состязанием. Человек двенадцать стояли кругом, наблюдая за происходящим, оживленно споря, комментируя, делая ставки. Элегантная гостиная, которую они вдвоем со Стасом так тщательно проектировали, превратилась в прокуренный, забитый людьми притон. Повсюду валялись стаканы, бутылки, пепельницы, блоки сигарет, там и сям стояли тарелки с сыром.

– Ким отжался тридцать раз, – объяснил Пит Астуриас. – Это рекорд. Любой желающий может попытаться его побить. Тот, кому это удастся, получает бутылку шампанского. Кто проваливается – пьет обычное вино.

Испанский поэт, которого Николь знала как заядлого посетителя кафе на Монмартре, пробился к Киму через кольцо зрителей.

– Я попробую, – сказал он, расстегивая рубашку и ложась на пол. – Я смогу это сделать. Я очень сильный мужчина.

Раздались ободряющие крики, были заключены пари, черноволосый испанец начал отжиматься. Николь удивленно наблюдала за этим, происходящее стало ее забавлять.

– Восемнадцать! Девятнадцать!

– Держу пари – он не отожмется двадцатый раз!

– Держу пари – отожмется!

– Пари! – Человек вытащил из карманов франки.

– Двадцать!

Крики, свист, возгласы. Все, находившиеся в комнате, собрались вокруг испанца. Он продолжал, на его руках резко обозначились сухожилия.

– Двадцать восемь! Двадцать девять! Тридцать! Тридцать один! Тридцать два! – Испанца окружало человек сорок, они хором считали. Он сделал сорок одно отжимание и поднялся.

– Шампанского, пожалуйста, – сказал он вежливо, как истинный кастилец, даже не задыхаясь после проделанных упражнений.