Игорь Олен - Хеопс. Пирамида

Сéнмут кивнул, пот блеснул на нём.

– Он жрёт чернь, – продолжал князь, – и тысяцких, и писцов, и принцев, и казначеев. Даже царей жрёт. Он, в своё время, съел царя Джета… Сéбеку Крокодилоподобному безразличен чин. Чин его – Хаос. Царь уплыл в море, бросив нас. Царствует дядя твой, Хамуас, кто плевал в тебя до сих пор. Он избрал тебя, ибо все уклонились. Но почему, сказать? Потому что Фаюм врага топит, друга возносит… Знаешь пословицу: кто попал в Фаюм – тот пропал, вот так… Наш бог Сéбек. Всем страшен Сéбек, если он в гневе. А Сéбек гневен, – вперилось тучное лицо в Сéнмута. – Он чует Хаос, свою стихию. В ней ты останешься без «ночи масла», и без чинов и рангов, и без имений. Станешь ничто, о, Сéнмут, друг мой. Славен Фаюм, велик, как Дельта. У нас если пьют – то спирт… Бубны Фаюма бьют – слышишь?

Сéнмут сжал рукоять меча.

Вправду: будь Фаюм тихим, дядя бы отдал пост сыну либо ещё кому – не ему, решившему, что почтён вдруг… Он вечно в дырах и в захолустьях: то в крепостях, то в схватках с дикими, то с торговцами, чтоб спасать их, их караваны… Дел он не знал и шёл сюда гордый, мысля: будут заискивать перед тем, к кому переходит контроль в Фаюме… Уах!! вспомнил он, прежний в Фаюме главный над войском, присланный Мемфисом, найден мёртвым: мол, бегемот съел… Если б не принц, приславший его вдруг к князю, он бы пошёл в Фаюм исполнять долг – и стал бы мёртвым… Примешь пост, служа дяде, – и ты утопленник поневоле. Откажешься – и ты в Нубии, где вновь бедность да стычки с неграми… То есть дядя на смерть послал. Сам с поместьями в каждом номе, с лодками, рудниками, с собственным островом да дворцами. Сам – точно царь велик. А его, свою кровь, подставил…

– Третья Династия, – выдавил Сéнмут, – лучше… Дед был начальник Юга… Принц, он с тобой, князь?

– Он мой племянник… И мы не любим с ним сикофантов, но любим воинов. Стань раб Хаоса – и Хаос будет дружить с тобой, – встал Сехемхет. – Короче, друг, царь хочет чуда. Мы с царским сыном, но и с тобою, чудо и сделаем. Чудо будущей нашей чести. Рад ли?

Сéнмут кивнул.

– Фаюм тебя ждёт, ждёт жадно. Я заплатил за пиво и за всех шлюх здесь. Пей до утра, мой Сéнмут.

И князь со свитой вышел.

Сéнмут, выглянув в ночь, остался. Вспомнив, что Хамуас велел до отправки в Фаюм по Долине выискать девочек лет двенадцати, столько ж мальчиков (тысяч шесть всего), он решил это сделать ответственно, в краткий срок, чтоб дядя верил ему… Неважно, что он с сих пор, Сéнмут, дяде не верил.

В чине Старшего Чрезвычайных Сборов через пол-месяца Сéнмут был в номе около Нубии, из которой начальники крепостей свезли нужное: девственных девочек, крепких мальчиков. Их сгоняли на плот.

Из каюты, где хлестал пиво, он смотрел на нагих чернокожих детей у мачты. Плот меж тем плыл, воины направляли курс.

Дальше был Áбу, остров Слонов, кой дал пять детей-эфиопов.

Встретились бегемоты, старый самец полез на плот, ему скинули мальчика, чтоб отстал.

Нил тёк между равнин и круч. То есть кручи то отдалялись – и территория заполнялась домами, нивами и садами, то заходили в воды всей своей массой либо подошвами из песка.

Он плыл от селенья к селенью, от града к граду, от нома к ному и в промежутках – пил, отходя от своей прошлой жизни. Аристократ, отпрыск Первой Династии, он по бедности отдан был на казённый кошт в офицерскую школу. Каждый день получал он тычки в живот и пинки, не как Джедефра – бастард, но принц (хоть Сéнмут был кровью чище). Он торчал в гарнизонах за «хлеб и пиво». Вотчина мало что приносила. Войн не было, кроме стычек с номадами в Ливии, на Синае, в Нубии, и прославиться он не мог. Не был он и женат, сотник без состояния. Хамуас, хоть был дядя, не помогал, – вспомнил только сейчас, затем что никто не хотел в Фаюм, где плюют на власть, где в болотах полк пропадёт – не сыщут… Прав он, связавшись с принцем и Сехемхетом. Принц – воин не из трусливых. Князь – царь почти в своём номе. Лучше таким служить, чем Хеопсу или же дяде.

Плыть было славно: в номах встречали и угождали, веря, что, явно, дети – это предлог всего для проверки. И в каждом номе Сéнмут включал в свой флот то ещё один плот, то лодку с девочками и мальчиками. Также были дары: льны, стулья, кувшины с пивом, мешки с зерном, украшения.

Он пил зверски, чая забыть всё и вдруг очнуться властным, богатым, как Петефхапи или Джедефра. Он хотел стать богатым и властным сразу. В сумерках он, пристав в полях, поймал женщину и мужчину и их связал.

– Разбойник! Накажет тебя бог Птах! – твердили те.

– Мой бог Амон, – прервал он.

Связанных он увёл на плот, вырезав языки, чтоб, когда он поселит их в своей вотчине, не открыли бы, как попали к новым владельцам, к Сéнмуту и его матери. Воровал он людей повсюду, и лодка полнилась связанными телами с ртами в крови. Он брал юных, чтобы плодились. А уж Джедефре такой пустяк, как оформить запись на новых рабов, подвластен…

Так флот и плыл. Никто не смел флот проверить. Да и кто б вздумал, что средь законно собранных волей чати детей – общинники, схваченные преступно?

Сéнмут ужесточил разбой: был близок ном его, где служили Амону, где были Фивы, где на окраинах близ песков лет триста стоял дом Сéнмута.

Родина встретила парой плотов с детьми. Он, проверив всем зубы, девочкам – девственность, подписал акт приёмки, вслед за чем приглашён был к номарху. Весь путь он скрёб землю длинным мечом своим, висшим с пояса. Приняли его с музыкой, и с вином, и с яствами. Он пил пиво, глядя невидяще, если спрашивали, – и ушёл вдруг, очень невежливо. Ибо мог только ночью новых рабов своих скрыть в вотчине.

– Мать, – он сказал. – Прячь этих, и пусть работают.

Ночью же он отплыл. «Налаживается…» – мнил он, сидя в каюте с пивом.

После он вышел. Звёзды мохнатились на эбеновом лоне Нут 8 8 Богиня ночи в Древнем Египте. . Нил тёк тихо; фыркали бегемоты; и из далёкой тьмы нёсся хохот гиен. Хлопнулась в мачту птица… Сéнмут, пройдя к детям, выискал мальчика и повёл с собой…

Дети собраны были в Мемфис для продаж в Азию.

Море ровно… Ра блистал в водах, воды влекли барку лёгкими ветерками. Парус округло полнился. Царь проплыл в Ливию, где пустыня мертвела в диком безлюдье, а после – в Азию, где торговые лодки, плававшие в Египет, ждали царя мира кланяясь и навязывали товар. Он тогда отдавал приказ, сто вёсел падали, барка вмиг удалялась, как сказочное виденье.

Море дышало волей. Не было Нила между пустынь и круч, ни городов, ни люда, требующего чина, ни мрачных склепов, ни Мемфиса с троном, где требовалось сидеть и править. Здесь он был лишь с Эсмэ. Там чин – здесь любовь.

Однажды им опустили сетку, и они плавали. Хеопс вырвался и поплыл вдаль. Раз, обернувшись, он не увидел барки. Страх сжал его, и он понял – сколько б ни плыл, край не достигнет и не узнает, что там, в конце вод; устанет либо умрёт от старости… И любой корабль не достигнет край – рассыплется… И жрецы с мудрецами, сколько б ни жили, истины не постигнут: краток срок жизни… Тайна, видать, за смертью, – там, в преисподней, средь правогласных, как зовут мёртвых, в царстве их… То есть он после смерти лишь всё поймёт – смысл жизни. Ибо он жаждет смысла! В сердце его есть большее, чем вся власть его, и Египет, и мир весь – даже любовь, что вырвала вдруг его на свободу, как сам он выплыл в даль моря, где у него нет знаний, как плыть, куда плыть…