Игорь Олен - Хеопс. Пирамида

Рванув вспять, он в волнах встретил барахтавшуюся Эсмэ. И понял: любовь сродни воле, ибо не знает норм. Эсмэ кинулась в водный хаос из-за невидимых в сердце чувств к нему, всё бросив, и лишь крест жизни надела кольцом на локоть.

Вернулись. Их подняли в сетке.

– Знаю, где истина, – молвил Хеопс, трясясь. – За гробом.

– Любимый! – плакала женщина. Локоны липли ко лбу её и щекам.

Барка плыла к Египту. Пустыня оборвалась, начав Дельту с её яркой зеленью… К западу восставал столб дыма, ночью меняясь в пламя.

– Царь, Фараонов маяк! – звал кормчий. – Ра-Кедит… Позволь пристать – взять припасы.

Он разрешил.

Якорь упал близ мыса. Царь с борта видел, как под палящим солнцем рядом с его Фараоновым маяком рос и другой, огромный. Мыс предварён был лодками; люд кишел всюду.

Кормчий вернулся с лодками с провиантом. В одной был Хефрен, плотный телом и светлокожий, в бежевом парике. Царь вышел, одетый в схенти белого цвета и в платке клафт, венчанным лишь уреем – загнутой кольцом коброй (золото с бирюзой глаз). На шее его было ускх-ожерелье из сине-жёлтых (золото с бирюзой) ярусов. Эсмэ пряталась за спиной его, глядя на принца.

– Царь, жизнь дарящий! – начал тот. – Грезится блеск урея всем из врагов твоих! Чтит тебя Ра! Восславишься ты величьем!

Царь смотрел сверху тёмным лицом своим.

– Дай жизнь погибшим!

– Хватит, сын. Говори.

– Знать жаждет видеть тебя. Я прислан…

– Помнишь, что я сказал вам?

– Да, отец! – крикнул принц.

– Я не хочу в Египет, – как не желает в плен воин и в сети рыба. Там творят зло моим именем. Ведь, когда я приду на посмертный Суд, мне вменят преступления, сын, твои, Хамуаса и всех начальников, жёстким сердцем, вплоть до последнего из писцов. За всех меня спросят.

– Хор жизни! – вставил принц. – Если случится так – то, клянусь, я, сойдя к богам, приму на себя все вины.

Эсмэ наблюдала из-за спины царя, возгласившего: – Славится твоё сердце, сын! Добр ты и светел.

– Ты обещал – вёл принц из лодки, – внять чуду, что обратит Египет, о, Хор блистающий, бог живой! Дай явить чудеса! Пять высших, царь, о, великий царь, в твоих Землях – мы явим чуда, что обратят Египет, как ты хотел.

– Нет чуд, коих не знал бы я, – возражал Хеопс. – Бойтесь дать безделушки, сколь яркие они б ни были… Кто с чудесами, сын?

– Хенутсен, Владычица Чести, – твёрдо сказал принц, чтоб Эсмэ слышала, – истинная царица, и Петефхапи, Друг твой Единственный, и Хамуас, твой чати, и принц Джедефра… сын твой, Эсмэ! – сказал принц громче. – С ними и я, царь, сын твой, будешь ты жив, невредим, здрав.

Глядя, как Эсмэ удаляется, заслонившись ладонями, царь молвил: – Тон твой её обидел… Будьте же мягки сердцем, а не речисты, ибо не вам судить… Завтра, сын, жду вас. Первая пусть царица, – вёл он стоявшему в лодке принцу. – Хоть я не знаю большего чуда, чем сыновья её – мои дети.

– О, отец! – пал принц радуясь. Лодка вмиг отплыла.

Царь забыл спросить, что за толпы на мысе, и, уйдя за Эсмэ в салон, сел за стол из эбена с золотом, на котором теснились фрукты. Он смотрел на неё.

– Эсмэ, видишь, что любовь сделала?

– Да, небтáуи, о, любовь моя! – отвечала та.

– Я, – изрек он, – теряю связь с прошлым.

Утром нового дня он надел красный схенти, красный платок с уреем, ускх-ожерелье, сандалии. Старший маджаев сказал: пять прибыли. Он встречал их, сидя на троне и без Эсмэ. Царица, в газовом калазирисе, предстала с выбеленным лицом, глаза блестели экстрактом трав «Страсть моя!». С ней – нарядные, в париках, Хефрен, Хамуас, Джедефра и Петефхапи.

– О, вы! неужто, кроме вас, никто не сыскал чуда? – Хеопс смеялся. – Будь же, царица, первая.

– Примешь дар мой, – сказала та. – Дар мой истинно поразит тебя. Мне советовала Хатóр-богиня. В море ты – от нехватки чувств. Ибо мало тебе, царь, любви, красот, прелестей. Вот мой дар!

С лодок на барку всходили девушки: азиатки, нубийки, ливийки и египтянки, – в блеске юности и нагие, и в ароматах. Ловко сменив гребцов, они сели и взяли вёсла… И барка тронулась. Их обучили, гребли они споро, сосцы потряхивались в усильях, их диадемы с подвесками в виде знака «нефер» («краса») трепетали, низ лона прятали скарабеи из яшмы, и аромат их мешался с эфиром моря. И они гребли в даль – в царской барке в дивную даль гребли.

– Вот гребцы твои, – молвила Хенутсен. – Ждал чуда, что обратит Египет? Но – чуда нет извне для тебя, о, царь. Ты особый. Разве не чудо Нил с городами и славой предков, с людом, работающим в полях, с садами, полными плода, с каналами, с птицами и стадами, с девами юной плоти, с дворцами и Градом Мемфисом, с крепостями и Путём Ра и храмами? Разве не чудо считаться царём Египта? Но эти чуда – вздор тебе. Ты их сменил на грёзы, которые в твоём сердце по части женщины, что не лучше, не хуже тысяч других. Поэтому, царь, прими сих дев, и да будут они все вместе и по отдельности новой грёзой. И да напомнят тебе о долге. Вернись, пока цел Египет!

– Права ты, что всё из сердца, – вёл царь. – Истинно! Во мне чувствованье дев сих в юности; радостно созерцать их. Во мне и Нил, и прочее, что сказала… Но там иной Нил, иной люд – радостный в моём сердце! Там в тонких льнах все в праздности в царских барках, там песни, и смех, и счастье. Там царство любви и страсти. Ты вырвала из моих грёз одну, царица, честь тебе! Ты её воплотила… Но, всё же, не обращён Египет дивным твоим сим чудом.

Утром второго дня лёжа в салоне, царь, чувствуя аромат дев-вёсельщиц, не спешил вставать. Вдруг его затрясли.

– Любовь моя! Что ты?

– О, царь! – выдохнула Эсмэ.

Он вышел – и поразился.

Всё вокруг заполняли плоты, грузовые ладьи и лодки, будто враждебный флот. Всё сверкало, качаясь. На палубе поклонились ему Хамуас, Петефхапи, Хефрен, Джедефра (Хенутсен не было).

Трубы взвыли.

– Хор жизни, царствуй!! – вопили с судов.

– Что это? – тронул Хеопс урей на лбу.

– Чудо! – сгорбился канцлер. – Люд мира с дарами к богу. Ты – наш владыка здесь и за гробом! Киш, Библ, Мегиддо, Сидон, Крит, Дельта, Нубия, Куш, Долина, Ливия, Пунт, Синай и прочий мир шлют тебе дар, будь славен!

Суда на волнах являли: россыпи золота, серебра, малахита и сердолика, яшмы, рубина, кварца; высились горы меди, древа эбен, бочки масла и благовоний, кипы жирафьих, львиных, тигровых шкур, перьев страусов, лир, павлинов… Плюс бивни мамонтов; плюс ковры и корзины с кольцами да браслетами; плюс керамика. Были барки с ливанским кедром, лучшим отборным деревом. Были связанные рабы всех рас, женщины и мужчины с чёрной, белой и жёлтой кожей. Лодки качались с фруктами и зерном: фасолью, эммером, чечевицей, луком, инжиром, финиками, виноградом, просом.

Хеопс прошёл на другой борт: там море тоже до горизонта крылось судами, а моряки и рабы взывали: – Хор жизни, царствуй!!!