Ника Черменская - Город моего сердца

– Да, в правом ящике, – она перешагивает мешок со старой одеждой и достает темно-коричневый потертый чемодан. Отодвигает стопку журналов на угол стола и ставит его там, открывает. Это и есть патефон.

– Давай что-нибудь, – продолжает она возиться с устройством. Вытягиваю верхнюю пластинку и отношу ей. Смотрю как бережно устанавливает пластинку, крутит ручку, затем наклоняется и ставит иголку на какую-то особую точку, которая не отличается от других. Сначала слышно лишь легкое потрескивание. Затем едва слышно, медленно играет пара нот. Замираю, прислушиваясь. Постепенно мелодия нарастает, становится ярче и вместе с тем нежнее. Саксофон! Не американский тягучий джаз, а легкие, мелодичные переливы. Оливия стоит, прикрыв глаза. Закрываю свои. Какая чудесная мелодия.

Какое-то время мы не двигаемся, околдованные ею. Потом начинается другая композиция, более быстрая, тоже саксофон, но под аккомпанемент фортепиано. И комната будто бы преображается – вместо старья я вижу историю. Реликвии, уникальные по своей сути. Становится жаль отпускать каждую из них. Если он не нужны Оливии, может, забрать себе? Ведь ничего подобного тому, что вижу здесь, я не найду больше нигде и никогда.

– Жан Мари Лонде кс, – читаю карандашную пометку на уголке картонки, в которой лежала пластинка.

– Он настоящий волшебник. Француз во всем, – кивает хозяйка, а затем возвращается к той стопке платьев, которую разбирала до этого. Решаюсь спросить:

– А вам не грустно расставаться со всеми этими вещами?

– Расставаться всегда грустно. Со многими из них связаны теплые воспоминания. Но если хранить все, можно не заметить самое ценное.

Сажусь рядом, и помогаю складывать одежду в аккуратные стопки.

– Понимаешь, в прошлом есть удивительные сокровища, которые не должны покидать нашу жизнь просто потому, что появилось нечто более современное. Но кем бы я была, если бы выкинула патефон, когда сын привез мне первый магнитофон? Да, на нем не послушаешь радио, не узнаешь, что сейчас популярно и какие песни слушает молодежь. Но зато можно вечером просто покрутить ручку, поставить иглу на пластинку и перенестись в тот момент, когда мы с мужем слушали его вживую. Наш медовый месяц в Бордо. Это чудо. Сокровище, понимаешь?

Я киваю. Но сейчас каждая вещь кажется мне таким сокровищем, о чем я и говорю Оливии.

– Потому что ты чувствуешь себя, как в музее. Для тебя все здесь пропитано тайной и историей. А для меня это платье – просто что-то, что можно было носить, когда я поправилась после рождения Жана. С не связано воспоминаний, и тогда такие носили многие. Это просто вещь из прошлого. Но она хорошо сохранилась, поэтому убери вон в тот пакет – отнесем в секонд хенд, возможно, кому-то из любителей винтажа оно понадобится.

– Вы так говорите, как будто мы сейчас пойдем выставлять часть вещей на e-Bay, – улыбаюсь я, начиная понимать ее логику.

– Если тебе это интересно. Я предпочитаю просто отдавать их в секонд хенд или ретро магазинчик. А там уже разбираются, что ценно, что нет, и выставляют на продажу или относят в центры помощи.

– На самом деле, не очень. Видимо, от Софи Аморузо я далека. Не люблю возиться с поиском покупателей.

– Зато любишь с текстами? – Оливия внимательно смотрит мне в глаза. Будто подозревает во лжи.

– Я люблю читать. А когда понимаю, что своими переводами дам возможность узнать произведения большему количеству читателей, чувствую себя полезной. Но когда нужно перевести что-то по работе, понимаю, что лингвист из меня отвратительный. Я не плохо работаю с текстами, но страстью это точно не назовешь.

– Тогда почему выучилась на переводчика?

– Не знаю. Иногда мне кажется, что я просто с рождения говорила на французском. Наверное, пошла по пути наименьшего сопротивления.

– Похоже на правду, – кивает женщина скорее своим мыслям, чем в ответ на мою реплику. Затем улыбается, будто берет себя в руки, и спрашивает:

– Хотела бы взять что-то из этого себе? Может, тут есть что-то винтажное, но интересное. Мода ведь циклична. И если что, все можно перешить.

– Спасибо, – порываюсь обнять хозяйку, но для этого нужно перелезть через башню из только что сложенной одежды. Лучше не рисковать.

Еще пару часов мы разбираем одежду, раскладываем ее по мешкам и полкам. Немного памятных, красивых или новых и стильных вещей Оливия повесила в другом шкафу, в спальне хозяйки. Или сложила там же в комоде. Большую же часть мы упаковали до вечера – за ними приедет кто-то из ее знакомых, отвезет в магазин.

Еще раз просматриваю свою стопку – несколько винтажных платьев, оригинального кроя брюки и юбка, ретро джинсы и пара безумно дорогих, но слегка поношенных сумок, которые Оливия не хочет оставлять из-за свободной формы. Оказалось, она – рьяный приверженец жестких форм и четкой геометрии. Для нее даже круглая сумка лучше «этого мешкообразного безумия хипстеров». А мне кажется, что они крутые.

В шкафу в гостинной остаются только те вещи, которым там действительно место – коллекция пластинок, книги, сервиз из безумно тонкого фарфора и другие памятные, раритетные или дорогие Оливии вещи. На одной из полок ставим коробку с фотографиями – нужно купить для них альбом. Патефон занимает прежнее место, потому что ни на одной открытой полке не помещается. На антресоль возвращаются пластиковые прозрачные контейнеры с елочными игрушками, зимней одеждой, лыжи и прочие мелочи.

– Остались финальные штрихи, и мы свободны, – сажусь на кресло и пододвигаю к себе одну из оставшихся коробок, легкую, но объемную, будто от телевизора. Открываю и пару секунд пытаюсь осмыслить увиденное.

– Оливия, а кем вы работаете?

– Работала. Сейчас живу на квартирную плату, – отзывается она, протирая оставшиеся свободными полки.

– Так кем?

– Секретарем, бухгалтером, одно время вела финансы в фирме мужа. А что?

– Не швеей…

Не замечаю, как Оливия подходит ко мне. Это та самая коробка, которую она от меня закрывала. Внутри – разобранный манекен, измерительная лента, ножницы, подушка с иголками и несколько толстых тетрадей.

– Можешь посмотреть тетради, – предлагает она, присаживается рядом. Киваю. Открываю их. Зарисовки одежды. Сочные цвета, оригинальный крой. Много ассиметрии, захлеста и других оригинальных элементов. А главное – все удивительно просто и лаконично. Очень красиво!

– Чье это?

– Одной квартирантки.

– Она очень талантливая. Почему не вернулась за всем этим?

– Видимо, там, куда она переехала, это не нужно, – пожимает плечами женщина. И затем спрашивает:

– Любишь шить?

Я вспоминаю, как подростком много времени проводила за рисованием эскизов и воплощением своих идей. Тогда это было единственной страстью. Не помню, почему бросила это. Наверное, после поступления перестало хватать времени. Пытаюсь почувствовать, любила ли я это. Не знаю. Люблю ли сейчас? Тоже.