Нурлан Баймухаметов - Весточка с той стороны

К концу первого курса Никита, не без влияния Фаины Алексеевны, и сам стал относиться скептически к такого рода прозе. С энтузиазмом новообращенного он теперь увлёкся Набоковым и лепил к каждому существительному по прилагательному, а то и по два. Сооружал сомнительные метафорические конструкции. Писал длинными периодами в полстраницу; зауважал точку с запятой. Чем еще больше стал раздражать Фаину.

– А как писать? – отчаявшись, спросил её Никита.

– Можешь, как Чехов? – ответила вопросом на вопрос Фаина.

– Ну, где уж нам…

– Вот тогда и не надо. Бросай страдать ерундой.

Но Никита был настойчив.

– Что ты нашпиговываешь свои тексты аллюзиями и отсылками на известных авторов и их произведения, как куриную тушку специями? – вещала она в другой раз. – Вообще, вставить что-то из нетленки писателя – это польстить ему, а для того, кто вставил – прозаические костыли. Зачем это тебе? Еще больше пощеголять убожеством своих криворуких текстов?

Она исчеркала совсем уж безжалостно черновик его повести о первой любви, в которую он вложил всю свою душу, как ему тогда казалось, и он наконец взорвался от обиды и негодования.

– Всё. Я больше так не могу, Фаина Алексеевна! – не выдержал Никита, впервые повысив голос на учителя.

– Не можешь – не надо, – спокойно ответила она.

А когда Фаина умерла, – всё-таки в возрасте была старушка – он перевёлся со второго курса филологического факультета на юридический и дал себе зарок больше прозу никогда не писать. Бросай страдать ерундой, сказал себе Никита.

Фаина! Славная была старушка. Царствие ей небесное.

В последние годы её совсем уж затравили нацпаты за критическую позицию по отношению к тому, что те вытворяли. Особенно старались некто Марыс и некто Жайнат.

– Нациопатия – это, увы, неизлечимо, – говорила она после очередной порции их гадостей. – Под нациопатией я подразумеваю жалкий способ самоутверждения отдельных представителей отдельного народа за счет других. Жалкий, потому что таким образом удобно оправдывать собственные неудачи, представляя себя сплошь ущемляемым и обижаемым. Они не понимают, что разрушая национальный пантеон героев, сложившийся в советское время, они разрушают и то, на чём во многом основывается их культурная идентичность. Подвергая сомнению подвиг героев-панфиловцев, предавая забвению заветы великого Абая, они надеются создать нечто иное. Но всё посыпится очень скоро. Смешно считать, что какой-нибудь Дулатов 12 12 Миржакып Дулатов (1885 – 1935) – казахский поэт, писатель, один из лидеров правительства «Алаш-Орды». , кстати, причастный к убийству Амангельды Иманова 13 13 Амангельды Иманов (1873 – 1919) – один из лидеров Среднеазиатского восстания 1916 года против имперских властей, участник установления Советской власти в Казахстане, участник гражданской войны, член РКП(б). Зверски убит отрядом алаш-ордынцев, в котором участвовал Миржакып Дулатов. В каталажке, где перед убийством содержался Иманов, на стене обнаружили надпись, сделанную его рукой. Он написал несколько раз имя Дулатова. , заменит Муканова 14 14 Сабит Муканов (1900 – 1973) – казахский советский писатель, академик, общественный деятель, классик казахской литературы. . А Иманова заменит какой-нибудь Чокаев 15 15 Мустафа Чокаев (1890 – 1941) – казахский общественный и политический деятель, идеолог борьбы за свободу и независимость Единого Туркестана. С 1921 по 1941 находился в эмиграции в Турции и Франции. В советское время обвинялся в коллаборационизме. Вывезен нацистами из Франции в Третий Рейх. Основатель и идеолог коллаборационистского подразделения Вермахта "Туркестанский легион", выступавшего на стороне нацистов. Чокаев возглавлял его до своей смерти в декабре 1941. . Нацпаты меняют гигантов на карликов. Причем, карликов-неудачников, выступавших против своего народа. И самое дурное – они прекрасно отдают себе в этом отчёт…

Оценив на глаз всё еще приличную кипу непрочитанных бумаг, Никита решил ознакомиться с ними дома. Допил кофе и стал собираться. В зале никого уже не было. Засунул в кармашек папки прочитанные бумаги и подозвал официантку, чтобы расплатиться и поблагодарить за сытный ужин: лагман был особенно хорош.

«Здорово, что я оставил машину там за сквером. Сделаю кружок, мозги проветрю», – подумал Никита, остановившись у терминала напротив кафе, чтобы оплатить парковку.

Как всегда, перед пешей прогулкой он отметил время на часах, что носил на правой руке, а заодно и машинально глянул на прикреплённый к ремешку маленький компас, стрелка которого указывала на юго-восток по направлению к стоянке. Никакого смысла делать это в городе не имело – просто привычка. Никита отцепил от петельки на поясе джинсов карабин с полевым шагомером, который сделал когда-то сам из небольшого отрезка паракорда 16 16 Паракорд – семижильный полимерный шнур, использовавшийся ранее для парашютных строп. , завязав узел по середине и нанизав на один конец четыре красных, а на другой – девять чёрных цилиндрических бусин. И отсчитывая по одной чёрной – каждые десять шагов и одну красную – каждые сто, пошёл через сквер к стоянке.

Считать Никита перестал, остановившись на отметке 1520 шагов, встав перед машиной за метров пять. Направив ключ в её сторону, он нажал на кнопку, чтобы машина, дважды моргнув, проснулась и завелась с полоборота. Достал смартфон позвонить Айкерим, но через секунду раздумал: не стоит. Подошёл к машине ближе. И то, что он увидел, его обескуражило.

Дешёвый сотовый телефон завибрировал и пополз к краю письменного стола: Болот-Шоколод. И хотя номер зарегистрировали на какую-то Файю Пахрезинову (телефон доставили сегодня утром) и опасаться было нечего, Бекбайтасов старался говорить односложно и недолго: осторожность не помешает.

– Порядок, босс! Бумаги получил, еду к вам, буду через минут семь, – отрапортовал Болот.

– Добро.

Бекбайтасов брезгливо отложил телефон. Подошел к витрине с домброй. Стеклянная дверца отразила рябое лицо с едва заметным шрамом над правой бровью. Он по привычке коснулся его указательным пальцем. Ему крайне не нравилась возня, которую он затеял с этой мелочовкой, но что поделать: перепоручить дело своим «нукерам» – значит привлечь внимание этого чудовища, паука Божкина, опутавшего своей сетью всех и всё, сделавшего многих людей, – и не только его, Гали-Есимовых людей – своими осведомителями. Приходится вытаскивать на свет божий свои пыльные отношения с Болотом, с этим содомитом, – потому как все остальные людишки «засвечены».

«Болот-Шоколод вроде бы не мог попасть в поле зрения "паука", ведь я с тем уже давно – параллельно, никак не пересекался после Джамбула. Но ради неё, – Гали-Есим посмотрел на домбру. – Стоит повозиться».