Таня Винк - Спроси свое сердце

– Мама, ну ты же видишь, какая она? Такие истерики устраивает, хоть вешайся! Перед соседями стыдно!

Да, Ритка умела устроить истерику, особенно если дедушка Степа что-то привозил только Гале – юбку или туфли. Она так орала, хоть уши затыкай. И еще у нее была привычка – дедушка заедет во двор, она сразу к багажнику, откроет и нырнет туда почти с головой, одни ноги торчат. Галю отталкивает, роется, увидит что-то, засунет под мышку – и бегом в дом. И не дай бог, если засунутое надо отдать Гале.

– А ты терпи, – поучает бабушка маму.

– Я терплю, иначе уже не знаю, что с нею сделала бы.

– Не смей так говорить, она твоя дочь. Вот что я тебе скажу, не зря ты не ужилась ни с одним мужем, ты и жена плохая, и мать никакая.

– Я никакая мать? – возмущается мама.

– Да, Валентина, ты плохая мать, раз не можешь найти общий язык с дочкой.

– Но с Галей нахожу!

– У Гали твоей ни характера, ни кожи, ни рожи. Потому и так.

Вот такая была у них бабушка. А однажды она при всех дала маме увесистую оплеуху и прошипела:

– Бог тебя накажет.

Может, Бог и наказал Валентину, кто знает. Замуж она так больше и не вышла и умерла от инсульта, не дожив трех месяцев до шестидесяти. Дедушку и бабушку, ушедших с разницей ровно в сорок дней – сначала бабушка, потом дед, – она пережила всего на два года. Положа руку на сердце, Валентина не страдала ни по одному из мужей, отличалась таким же суровым характером, как и ее мама, и давление никогда не измеряла, хотя в ушах шумело постоянно. Она считала, что будет жить столько, сколько ей отведено. На дочек душевные силы тратила, но не очень – считала, что это пустое, что характер дается с рождением, и ничего ты с ним не сделаешь. Вон на мужей все нервы истратила, а толку? В общем, Валентина жила тихо, подруг не имела, в гости не ходила и к себе не звала, вещи донашивала старые, даже кримпленовые платья в двадцать первый век перетащила и носила с каким-то необъяснимым упрямством. И чувствовала себя вполне комфортно. Правда, был период от первого развода Риты до появления ее четвертого гражданского мужа, когда Валентина просыпалась среди ночи от тяжести камня, лежащего на душе, и название этому камню было «В кого она такая?». Валентина и так и эдак прокручивала в голове вопрос, почему дочь такая непостоянная и почему выбирает самые поганые экземпляры многочисленного мужского рода. И где зарыта ее материнская вина, или недосмотр, или ошибка? И однажды вынесла приговор: слаба на передок.

Приговор этот не обжаловали, а поведение Риты она обсуждала со всеми, даже с базарными торговками, которых в глаза видела два раза в жизни – первый и последний. Рита так и не простила матери этих разговоров, расползшихся по Люботину как тараканы.

Дедушка Степа Риту жалел, особенно после того, как рухнул ее первый брак, рухнул на исходе первого года, и она просто сбежала в неизвестном направлении, не оставив даже записки. Думали в милицию обращаться, но исчезла дорожная сумка и некоторые вещи, так что позвонили в дом профессора Дахно, и Маша внесла некоторую ясность:

– Рита уехала в Киев.

Вот и слава богу – жива, а это самое главное. А тут и сама Рита позвонила, сказала, что поживет немного в столице, поработает. Уехала она в середине осени, а вернулась в конце лета – худющая, один нос торчал и зубы. И покой в доме будто корова языком слизала, потому как Рита заводилась на пустом месте с пол-оборота. Бабка с матерью тоже подливали масла в огонь, и в один далеко не прекрасный день, когда бабка заорала: «Вон из моего дома, лярва!», Степан Степанович понял, что пора принимать меры. Он надавил на кого-то, нашел какие-то связи, и Валентине, почти двадцать лет стоящей в очереди на кооператив, выделили однокомнатную квартиру – это было последнее советское распределение, а через четырнадцать дней Советский Союз почил в бозе. Вопрос о том, кто будет жить в квартирке, пахнущей стружкой и замазкой для окон, даже не обсуждался – у Гали муж и крыша над головой уже были. Кооператив оплатили теми самыми тремя тысячами – они, к счастью, не успели сгореть в топке перестройки, и уже на следующее утро после получения ордера Степан Степанович привез туда бригаду ремонтников. За неделю все, что нужно, было подогнано, подклеено, перекрашено и переделано. Мебель доставил директор мебельного, сантехнику – директор «Тысячи мелочей», шторы и гардины – девочки из магазина для молодоженов. А на семейном совете Степан Степанович объявил, что, когда они с бабушкой уйдут к праотцам, квартира останется Рите, а дом Гале. Про Валентину речь не шла, она была просто звеном между двумя поколениями, и такая роль ее, кажется, устраивала. Во всяком случае, она одинаково конфликтовала и с родителями, и с дочерьми, ничью сторону не принимала и вела себя так, будто знает то, чего не знает никто. В этом неуправляемом оркестре человеческих страстей Рита играла первую скрипку, выдавая жалостливые ноты даже в том возрасте, когда девке уже и по заднице не дашь, и не накричишь. То ей надеть нечего, то у нее голова болит, то живот, то «я такая несчастная!». Страдала напоказ. Действительно ли она так уж мучилась из-за первого мужа, растоптавшего ее любовь, известно не было. Но спустя годы принимать это во внимание даже дедушка стал с оговорками – дотерпев до Риткиных тридцати и четвертого гражданского мужа, он охладел к внучке. А бабушка во время одной из истерик схватила ее за волосы и дернула с такой силой, что сместила шейные позвонки. Галя сильно испугалась – это смахивало на сломанную шею Мерил Стрип в фильме «Смерть ей к лицу», но сестра обматерила бабушку, оттолкнула Галю и рванула к мануальщику.

Конечно, никто в семье не ставил перед собой цель прекратить Риткины капризы именно в тридцать – все получилось само собой. Ритка после случая с шеей как-то притихла, и рядом со злостью в ее глазах затаилась горькая обида. Правда, реже приезжать не стала – овощи, фрукты, консервация нужны. Да и маленькая Настюша уже топала по доскам пола, по которым когда-то такими же маленькими ножками топала бабушка Валя. Но дочка, живущая у стариков, Риту не сильно заботила, приедет – и в гости к Машке. Вернется с сумерками, а поздно вечером, когда Настюша уже спит, снова уходит и возвращается в два, а то и три часа ночи. Местные сплетницы охотно полоскали ее имя, как, впрочем, и имя любой привлекательной женщины.

Надо сказать, что некоторое время Галя подозревала, что сестрица подсела на наркоту. Но ни следов от уколов, ни широких зрачков, ни специфического запаха не было, так что слабые нервы сестры она объяснила неустроенностью. Нервы у той были действительно слабыми – все ссоры в доме заканчивались по одному из двух сценариев: либо Рита выскакивала из дома в чем была и возвращалась под утро, либо хватала сумку, называла всех бездушными и уматывала в Харьков, оставив на пороге рыдающую Настю.