Глеб Карпинский - Домик могильщика на улице Сен-Венсан, или Парижский шоколад бывает горьким

Базиль вальяжно присел рядом на лавочку, закинул ноги на один из желтых чемоданов Кревера и вздохнул. Милая картинка. Ноябрьское солнце ослепило их на мгновение, зачирикали воробьи в ветвях голой сирени. Ему вдруг захотелось обнять эту женщину. Полный дрындец. Он попробовал побороть это невероятно сильное сумасшествие, и эти десять секунд замешательства напомнили ему последний бой с Дидло. Тогда Базиль ударил упавшего соперника двойным коленом и заслужил дисквалификацию. Сколько можно наступать на одни и те же грабли? Но сейчас, несмотря на уличный холод, ему было жарко. Он ощущал, как горячий пот течет по спине, как взмокли подмышки, как зачесалось в паху, а все тело заломило от нелепого положения на этой чертовой лавочке так, что хотелось вскочить и размяться. Камилла чуть пододвинулась, склонив свою головку ему на локоть. До плеча она просто не доставала.

– Ты не сердишься на меня? – стала вдруг ластиться она, не хуже своей кошки.

– Нет. Но где моя машина?

– Ее пришлось продать. Разве Миньо тебе не говорил?

– Нет.

– Ну-ну. Я боялась, что ты заберешь ее обратно…

Они помолчали, так все же не решившись броситься в объятия друг другу. Может быть, во всем была виновата кошка, которая разрывала когтями его клокочущую грудь? Чушь. Раньше ничто его не останавливало, ни место, ни свидетели. Он вспомнил, как занимался любовью с Камиллой в партере. Тогда в Опере был аншлаг, давали Гамлета в немецкой интерпретации, а Базиль и Камилла предусмотрительно сбежали туда со своей шумной свадьбы, чтобы уединиться. Одна из финальных сцен поразила жениха откровенностью, и он, казалось бы, прежде ничего не смыслящий в искусстве, посмотрел на молодую невесту взглядом, понятным даже конченой феминистке. Тогда их горячие ладони сами собой соприкоснулись и сжались, и Камилла сквозь белоснежную нежность фаты улыбнулась в ответ.

– Ты такая красивая, – прорычал он на ухо, покусывая ее мочку с сережкой. Он ощущал себя тигром, львом, самцом гориллы, едва контролируя свои законные желания.

Она приподняла край своего подвенечного платья, свет софитов на миг осветил открытое декольте… Тогда у нее была настоящая грудь, и на ней сверкало настоящее золото.

– Эта холодная лягушка целует его… В классическом варианте у них нет любовной сцены, – и Камилла устремила свой взволнованный взгляд на сцену, где двое влюбленных разыгрывали страсть. – А как он рыдает, как рыдает…

Страсти накалялись. Зал замер в тревоге, угнетающая музыка Вагнера делала свое дело. Но для Базиля спектакль уже не существовал. Рядом с ним сидела самая красивая женщина на свете, и ее грудь вздымалась от его влюбленного взгляда, точно прибрежная волна под ласковым солнцем. Сейчас или никогда. Ты мужчина, Базиль! Порви этот мир условностей, все вокруг иллюзорно, и все в твоей глупой башке! Есть только ты и она, так было всегда, и между вами любовь. Любовь…

– В жизни бывает минута, когда понимаешь, что сила и красота в любви.

Это была как раз та минута. Они с Камиллой и были любовью. Он той неудержимой варварской силой, она доводящей до умопомрачения красотой. Тогда он просто посадил ее к себе на колени и под ворохом бесчисленных тряпок нашел то, что искал.

– Что ты делаешь? – прошептала Камилла, поглядывая с ужасом на соседей по креслам. Она, кажется, не думала, что так далеко зайдет. – У нас так не принято…

– А у нас принято, – прорычал снова он, ощущая, как вопреки всему стремительно проникает в нее, сливаясь в одно сакральное целое.

– Тут люди… – словно оправдывалась молодая невеста, пряча свой зардевший румянец под бледной фатой.

– Люди? – Базиль сделал вид, что не видит зрителей.

Может, он и вправду тогда не замечал никого, и те сами не замечали их и всей этой упоительной страсти, которая была так мимолетна, что закончилась под шумные аплодисменты.

Воскресшие артисты выходили на сцену и кланялись направо и налево, им кидали и выносили цветы, кричали «бис», а Базиль все стискивал свою молодую жену в объятиях, вдыхая нежнейший аромат ее взмокшей спины.

– Просто сумасшедший, – закусила Камилла губы, едва контролируя стоны оргазма, и тоже аплодировала вместе со всеми.

– Нет, я просто люблю тебя…

Неужели он сейчас боялся той, которой когда-то так искренно признавался в любви? Нет, он никогда не был трусом. Скорее, он чувствовал, как теряет защитную корку, тот огрубевший нарост, который образовался под долго незаживающей раной – то, что с таким трудом взошло на пепелище его прежней жизни. Руки как будто онемели. Он с трудом погладил бедную кошку в какой-то жуткой прострации, отдавая все остатки того горького чувства, что называлось когда-то любовью. Ветер трепал паленую шерсть, взъерошивал, слезил и без того мокрые глаза, но Пушинка, совсем не привыкшая к улице, урчала от счастья. Ей было хорошо, и он знал, что точно также заурчит и ее хозяйка, стоит только прижать ее к себе, поцеловать в эти порочные губы… Изредка проходившие мимо жители Монмартра узнавали Камиллу. Она была родом из здешних мест, из местного кабаре. Один трясущийся от Паркинсона старичок, очевидно, в прошлом ярый поклонник стриптиза, на радостях от встречи замахал приветливо шляпой.

– Ладно, пошли. Еще немного, и тебе начнут засовывать деньги под трусики, – поднялся он первым.

– Ты мне даже не подашь руку? – спросила она с робкой надеждой.

– Нет.

Они зашли в подъезд, во всю эту мерзкую темень и убогость его нынешней жизни. Никогда еще запах подъезда не казался ему более противным, чем сейчас. Камилла вдруг взвизгнула, увидев перебегавшую путь крысу. Кошка еще больше пустила когти в грудь Базилю, и он почувствовал боль, глубокую ноющую боль от беспросветной человеческой глупости, и ему захотелось расплакаться.

– Это же просто дыра, милый. Настоящие трущобы Шампиньи-сюр-Марн! Неужели ты не мог найти что-нибудь лучше после развода? У тебя же были еще деньги.

– Они у меня и сейчас есть, – резко оборвал ее намеки Базиль, толкнул дверь ногой. Уж что – что, Камилла всегда была не тактичной. Но сейчас после ее возвращения ему вдвойне не понравилось, что бывшая жена говорит о нем, как о конченом человеке.

– Ну-ну, – оценила она его резкий ответ, озираясь по сторонам и всматриваясь в мозаику обшарпанных стен. – Ого, какая задница! Посвети-ка.

– Поклонники Рембо хуже тараканов. Вот смотри, – чиркнул он спичкой, указывая наверх, – Clara Venus. Говорят, это рука самого Артюра, который именно на этом месте с Верленом справили нужду больше века назад…

– О, это очень заметно!

Открыв квартиру, Базиль бросил небрежно кошку на пол. Пушинка приземлилась четырьмя лапами и точно, как ее хозяйка, приросла к паркету от неприятного изумления. А чего они ожидали-то?