Миров А.Я. - 4ЕТЫРЕ

Дальше всё как в сказке. Хотя почему в сказке? Да и где вы видели такие сказки: про чужие ботинки в собственной прихожей? Разве кто-то будет убаюкивать детей выдумками о незнакомой мужской куртке, обнаглевшим образом покрывающей вашу вешалку? Вот и сам Братских стоял и, точно заведенный, смыкал и размыкал веки, зачем-то пытаясь вспомнить концовку набившего оскомину анекдота. Ну этого, про возвращается муж из командировки. Вы вспомнили? Аполлон пока нет. Скорее всего, ему очень мешают похабные стоны из спальни. Весьма вероятно, что голос любимой Алёнушки не настраивал на плюрализм смыслов. Можно предположить, что вся ситуация слишком щепетильна, потому не подлежит дополнительному разбору.

Хозяин квартиры, проникнувшись интимностью момента, в первые секунды даже хотел незаметно уйти. В следующие минуты он позволил себе закрыть напяливший удивление рот. Губы неуверенно растянулись: непонятно, стоит ли вообще улыбаться, уместно ли? С одной стороны, Аполлон таки вспомнил анекдот, с другой, смешного в той истории не оказалось. Как и в его. Зато там сполна недомолвок. Как и у ночного неба. Будто кто-то невидимый открыл крышку. И земля ушла из-под ног…

– Полик?! Ты что здесь делаешь?

Поглощённый случающимся Аполлон упустил, когда его невеста прекратила тиранить страстью тишину. Витая в дурманящих облаках, он не заметил, что его ненаглядная, умаявшись половым кроссфитом, вынырнула из комнаты для каких-то неведомых ему нужд. Но теперь ошарашенный жених лицезрел, как любовь всей его жизни старается хоть чем-то прикрыть наготу.

– Полик! Ты почему не позвонил? – грозно вопросила его Алёнушка, под руку которой попалась вчерашняя газета: та, что бесплатно и принудительно запихивается во все почтовые ящики. – Это не то, что ты думаешь, – умерев пыл, провозгласило его Счастье. – Ты всё не так понял, – залепетала его Заинька, отталкивая обратно в спальню норовившее высунуться нечто. – Ты слишком драматизируешь, – взвизгнуло его Сердце, уперев руки в бумажные бока.

Аполлон молчал. Впервые бравый фитнесист не находил, что сказать хрупкой йогине. Его пустой взгляд бездумно приклеился к двери туалета. Тут без каких-либо естественных потребностей, просто санузел находился аккурат напротив. Или, может, для потерянного Братских сортир символизировал единственный приемлемый выход из с избытком неприемлемого положения? Ну, нет, это я уже додумываю.

Сумка, выскользнув из оцепеневших рук, шмякнулась на пол. Следом верхние конечности покинул белый букет, с шорохом рухнул у подгибающихся конечностей нижних.

– Полик! Ну что ты молчишь?!

– Тебе лучше уйти, – Аполлон перевёл взгляд с двери туалета на текст самодельного платья любимой. – Вам лучше уйти, – выдохнул Братских, уставившись на расположившиеся на её груди крупные буквы «СДАЁТСЯ». – Уходите, – с трудом вымолвил жених, отворачиваясь от «ПРИМУ В ДАР», прятавшего место чуть ниже солнечного сплетения.

– Да пожалуйста! – Алёнушка презрительно скривила лицо и отшвырнула газету. – То же мне нашёлся, оскорблённая невинность! – невеста понесла наготу во мрак спальни. – Только и знает, как штангу тягать. «В здоровом теле – здоровый дух!», – донеслось из комнаты. – А то, что в здоровом теле маленький… Хрен! С этим как прикажешь мириться?

– Алёна, не надо. Не зли его, – увещевал бушевавшую йогиню незримый третий.

Реплики любимой загнали Аполлона под кухонный стол. Сгруппировавшись, Братских обхватил колени руками и слегка раскачивался из стороны в сторону. Квартира пестрела звуками суеты, женской ругани и вкрадчивого мужского шёпота. Никто не знает, сколько это всё продолжалось. Но вот белоснежный букет, оставшийся валяться в коридоре, беспомощно хрустнул сначала под ножкой 36-ого размера, а после и затрещал под лапкой 45-ого. Дверь захлопнулась, и всё замерло. Всё, кроме ничего не желающего слышать Полика, что ещё долго и неуклюже пародировал метроном.

Город, искреннее желая взбодриться, открыл бутылочку синего неба. Пенные облака моментально заволокли свод, сообщая всем и каждому, что продукт таки свеж и пригоден. Заспанное солнце, сунувшееся было исполнять свои обжигающие обязанности, махнуло лучами на свершившийся факт и так и втаскивало утро в дома трудящихся из-за ватной пелены. То ли от скуки, то ли слепому светилу назло по рассветающим улицам принялся бродить ветер. Он, не скупясь на презрение, опрокидывал переполненные урны. Добропорядочные дворники, наблюдая погодные безобразия, сквозь златые зубы цедили «шайтан» и хлестали юго-западного озорника метлой. Забияка удирал от осерчавших хранителей чистоты, хватался за усыпанные листьями ветки, стучал по дремавшим окнам и гнал первых, ещё не успевших проснуться прохожих по делам как разноцветные фантики. Город просыпался, город набирался сил.

– Повей, Стрыбу, нам из неба, треба нам на завтра хлеба! 1– напевал Климентий Агафонович Ярцев танцующим от порывов ветра шторам. – Пора, брат, вставать, – обратился преподаватель к зевающему на подушках Тимофею. – Восьмой час ужо пошёл.

1. Этой песней-молитвой в 19 в. донские мельники призывали древнеславянского бога ветра Стрибога (Стрыба, Стриба).

Всунув ноги в тапочки, он потянулся в унисон с нежившемся в кровати котом. Накинув на исподнее халат, Климентий проследовал в сантехнические покои. Тимофей лениво проводил хозяина слипающимися от сладкого сна глазами, снова зевнул, потом ещё раз и начал приводить себя в порядок, не покидая спального места.

– Эх, шпынь голова 2, поезжай по дрова! – пробасил своему отражению Ярцев и аккуратно провёл лезвием по запененной щетине.

2. Шпынь голова – нечёсаный, человек с безобразием на голове.

Тише наскучило зевать да потягиваться в одиночестве. Резво спрыгнув с кровати, он деловито засеменил в соседнюю комнату. На мгновение квартиру парализовала тишина. Домочадцы, затаив дыхание, уделяли время сокровенному: Климентий – лицу, Тимофей – лотку.

– Ну-с, – Ярцев пригладил непослушный вихор и провёл тыльной стороной ладони по гладкой щеке, – совсем другой человек!

Покидая ванную, он было хотел затянуть и по этому поводу задушевную песнь, но, ещё толком не сформулировав репертуар, налетел на заботливо вытащенный Тимофеем лоток.

– Тиша! Чужеяд 3ты королобый 4! – в сердцах кинул любимцу Климентий, размахивая байковыми полами халата скорее от растерянности, чем в качестве угрозы. – Тьфу ты, – сокрушался преподаватель. – Баламошка, как есть баламошка!

3. Чужеяд – паразит, нахлебник.

4. Королобый – тупой, глупый.

Смирившись с неизбежным, хозяин недоумевающего Тимофея вернулся к сантехнике, обещая себе – быть умнее, коту – остаться без ужина. Не лишним будет заметить, что баловство Тиши и ответные ругательства Клиши уже довольно давно являются доброй традицией в этой маленькой семье. Поэтому не стоит волноваться: кот не только не останется без ужина, но и получит на обед знатный кусок отваренной трески. Но об этом слегка позже.