Тори Ру - Мы носим лица людей

– Это Даня, – представляет меня присутствующим братец. – Милейшая девушка. Но при ней всегда шокер. И заточка. Не забывайте об этом.

Я настороженно киваю, а смазливый азиат и больной жуткий маньяк переминаются с ноги на ногу и глупо ухмыляются.

– Даня, это Ли, но на самом деле его зовут Коля. Ты спросишь меня: почему? – Макс пускается в словоблудие. – Потому что он у нас тувинец. А это Рома. Ротен. Почему? Можешь и не спрашивать, все написано на его лице…

– А это Кома. Не хочешь спросить, почему он всегда получает по щам? – перебивает Ротен и жестом приглашает нас к дивану.

Я стараюсь забиться в угол, жмусь к самому подлокотнику. Умом понимаю, что атмосфера здесь мирная и дружеская, но от напряжения к горлу подкатывает тошнота. Моя паника готова сорваться с цепи, я мечтаю убежать отсюда, уехать в свой элитный поселок и снова закрыться в ванной в огромном пустом доме. Так спокойно и привычно…

Макс плюхается рядом, задерживает взгляд на моем лице и быстро шепчет:

– Когда-нибудь ты мне расскажешь, что с тобой творится, – и снова находит мою ладонь.

А потом поворачивается к своим друзьям, глубоко вдыхает, и пространство вдруг сотрясает такой чудовищный мат в его исполнении, что у фиалок на окнах сворачиваются листья. Из сказанного вытекает, что Макс утром очень сильно рассчитывал на дружескую поддержку, которую не получил, чем весьма опечален.

Выясняется, однако, что в пять утра, когда Ротен шел за хлебушком, его приняли менты (что неудивительно), а Ли еще с вечера задержался у милой девушки (что, впрочем, тоже неудивительно), так что они ни в чем не виноваты.

– Ладно, нужны вы мне были не только поэтому. Славкина мать звонила, – тихо добавляет Макс, и остальные карманные обезьянки напрягаются.

– Славка идет на поправку! – орет мой братец во все горло. – У нас получилось!!!

…Жили-были четверо мальчишек. На отшибе грязного промышленного района, окруженного полями санитарно-защитных зон и заброшенными предприятиями, стояли их дома. Десять лет назад, первого сентября, они пошли в первый класс не самой благополучной общеобразовательной школы.

Там они стали друзьями по несчастью, а потом – лучшими друзьями.

Один из них в раннем детстве пострадал при пожаре – его лицо было сильно обожжено и покрылось ужасными рубцами. Этому мальчику одноклассники прилепили прозвище «Гнилой». На второго – худого и мелкого, с азиатской внешностью – навесили кличку «Чурбан». Третий был тихим одухотворенным ботаником, и никакое погоняло к нему не клеилось – он так и остался Славиком. А четвертым был Комар – ваш покорный слуга. Нервный и бешеный сирота, сын наркоманки…

– Ну как, эпично звучит? – из темноты, с дивана по соседству, доносится голос Макса.

Мы заявились домой, когда бабуля уже спала, но на столе, в кастрюле, укутанной полотенцем, нас ждал ужин. Сидя на маленькой кухне, освещаемой сороковаттной лампочкой, мы умяли этот ужин в секунды. Было настолько вкусно, что я уплетала за обе щеки, не чувствуя ни тошноты, ни прочих неприятных ощущений. А еще было приятно. Приятно на пару с хорошим человеком лопать специально для тебя с любовью приготовленный ужин.

– Слишком много пафоса, Кома! Но продолжай! – вещаю я с кровати.

– Дальше пафоса не будет, поверь… Дальше все будет абсолютно безрадостно. Нас гнобили, отлавливали поодиночке и били. Нам выбивали зубы, ломали ребра, топили в толчке нашу школьную форму… Но в восьмом классе я сотворил кое-что, после чего прослыл конченым психом.

Комнату озаряет молния. Она выхватывает из темноты предметы, на миг ставшие такими, какими они бывают только днем. Над крышами проносится оглушающий раскат грома.

– Еп! – Макс подпрыгивает с дивана, подлетает к окну и закрывает форточку.

На разные голоса вопят сигналки машин, ветви деревьев пригибает к земле страшными порывами ветра, c небес обрушивается вода и сплошным потоком бежит по стеклам.

Из гостиной слышится бабушкин мирный храп.

Стены дома дрожат, в дворике под окнами со скрипом валится на землю и испускает дух старая ветла. Стоящий неподалеку фонарь гаснет.

Животный ужас щекочет мои пятки.

Уши закладывает от нового мощного электрического разряда, в наступившей после этого тишине Макс в своей излюбленной манере комментирует:

– Сейчас долбанет.

И это происходит.

Земля готова разверзнуться от грохота. Где-то разбилось окно.

Вой ветра. Светопреставление.

– Макс, Макс, Макс! – ною я и судорожно хватаю его за футболку. – Я боюсь! Иди сюда…

– Давай бояться вместе… – Он запрыгивает на кровать, садится, подоткнув под спину подушку, я двигаюсь к нему как можно ближе.

– Что было дальше? – От громового раската я вжимаю голову в плечи. – Пожалуй, верни в повествование пафос – аккомпанемент подходящий!

Макс покашливает, прочищая горло, и продолжает:

– А дальше было вот что. К нам в школу пришел новый психолог – молодой наивный идеалист. Он решил провести урок о вреде наркотиков для растущего организма и без согласования с администрацией показал нам художественный фильм «Дневники баскетболиста» [5] «Дневники баскетболиста» ( англ. The Basketball Diaries) – американский художественный фильм режиссера Скотта Кэлверта, снятый в 1995 году по автобиографическому роману Джима Кэрролла. Рассказ ведется от лица главного героя и автора «Дневников баскетболиста», шестнадцатилетнего подростка, играющего в эту игру и пишущего хорошие стихи. Он и его друзья увлекаются наркотиками, что приводит к их постепенному падению и деградации ( примеч. ред. ). .

Да, фильм был крутым, мы с парнями его высоко оценили, но остальных – серую массу – более всего зацепили лишь две сцены: про отсос в туалете да про стрельбу по одноклассникам, которая пригрезилась герою Ди Каприо.

А после шестого урока в тот день до полусмерти избили Славика…

Этого вынести я не смог.

У бабки под диваном лежал ржавый обрез. Не знаю, откуда он там взялся – возможно, принадлежал когдато твоему бандитствующему папочке. На следующее утро я надел старое пальто, схватил этот обрез, спрятал его под полу, приперся в школу и открыл с ноги дверь в класс. Сцена из фильма повторилась наяву, все с дурными глазами полезли под парты. Вся крутизна нашего класса со страху наложила горы кирпичей.

– Ты больной… – ахаю я.

– Да я не собирался стрелять! Обрез был не заряжен. А экспертиза потом установила, что он вообще не был пригоден для стрельбы. Психолога потихоньку уволили, а меня долго и основательно таскали по врачам, грозили колонией… Но четырнадцать мне исполнялось только через месяц, поэтому все закончилось постановкой на учет в ПДН [6] ПДН – подразделение по делам несовершеннолетних органов внутренних дел. . Ах да, бабка меня тогда чуть не убила… – За окнами снова раздается раскат грома. – С тех пор нашу четверку никто не трогал.