Николай Чепурных - Прости мне мои капризы

Вместе с тем, я вдруг чрезвычайно остро – до физического ощущения тягучей сердечной боли – почувствовал приближение ужаснейшего для меня момента – тяжелейшего испытания!

Катастрофы!

Я ведь понимал, что рано, или поздно (какое, там, поздно – скоро-скоро!) наша прекрасная, безмятежно-счастливая жизнь – закончится. Разные пути-дороги, простершиеся в противоположных, как два встречных поезда, направлениях – разведут нас на многие сотни километров.

И что же дальше?

Что будет дальше со мной?

(Над тем же вопросом, касающимся Ирины, – я пока не в состоянии был думать…).

Как я буду без нее жить?

Без нее жить буду я как?

Но ведь до встречи с ней – как-то жил!

В том-то все и дело, что – до встречи…

И – как-то…

Лишь ближе к дому Ирины, до которого я ее проводил – «золотой бревенчатой избы», с сохранившимися до сего дня красивыми, узорчатыми ставнями на окнах, расположившимся за частоколом покрашенного в вишневый цвет штакетника, – разговор наш возобновился.

– Значит, та песня о любви? – смотря мне в лицо, с какою-то явно выраженной серьезностью, может быть, озабоченностью, задала вопрос Ирина.

– О любви!

– Я так и подумала…

– Зачем же тогда спрашиваешь?

– Для подтверждения.

– Подтверждаю. Что-нибудь еще вас интересует, барышня?

– Да! Ты должен помочь мне ответить на один – очень важный для меня вопрос!

– К вашим услугам, барышня! И что это за вопрос?

– Как понять, что то, что ты однажды почувствуешь в своем сердце – и есть любовь, а не иное чувство? Например, симпатия, привязанность, или влюбленность.

– Влюбленность – тоже прекрасное чувство, также, как и симпатия, привязанность.

– Прекрасное… Но все-таки – не любовь! А что такое – любовь? Вопрос вопросов!

– Верно, вопрос непростой.

– Ты знаешь ответ?

– Кажется, пока нет.

– И я – нет.

– Ты еще…

– Помню-помню: мне еще рано об этом думать…

– Я не знаю…

– Не знаешь: что такое любовь, или сомневаешься во мне?

– В каком смысле – сомневаюсь?

(Беседа наша приняла занятный и, по всей видимости, многообещающий оборот…).

– Считаешь меня маленькой девочкой, не умеющей, или не способной понимать и чувствовать так, как понимают и чувствуют в более старшем возрасте?

– Не считаю… Если ты задаешь такие сложные вопросы, ищешь на них ответы, значит, доросла. Конечно, возраст имеет значение, но в данном случае это, наверное, – не главное. Помнишь, в песне поется – она иногда звучит по радио:

– Пятнадцать? – уточняет Ирина.

– Пятнадцать…

– Мне до пятнадцати – еще целый год…

– Ну, кто придумал, что нельзя? – она снова перебивает меня, выражая несогласие.

Нельзя – по мненью строгих мам…

– Это они потом становятся строгими – после того как… становятся мамами.

– Речь идет о Джульетте, которая не перенесла смерти своего возлюбленного и заколола себя кинжалом?

– О ней!

– Кажется, ей не было четырнадцати!

– Верно…

– Бедная девушка! Какие страсти, переживания! И в результате всего – взять в руки кинжал и пронзить им живое свое тело… Не представляю себя на ее месте…

– Причем, в те давние времена девочка в таком возрасте, и даже меньшем – уже считалась невестой.

– Ну, разумеется! Разумеется! Что им еще оставалось делать? Иного выбора, кроме как идти под венец, у них не было. Хорошо, что мы живем в другое, более цивилизованное время.

Последнюю фразу Ирина произнесла – уже стоя напротив своего дома. Посему я приготовился сказать ей соответствующие моменту слова: «Пока», «До свидания», или «До завтра» (которое уже наступило…) и распрощаться. Но оказалось, что этому еще не суждено было случиться.

– Ты не сильно устал? – спросила меня Ирина.

– Молодость не может устать! – витиевато ответил я.

– Тогда подожди минутку, я сейчас…

Ирина подошла к забору.

Она осторожно просунула между штакетинами, в щель, узкую свою ладонь. Отодвинула с той стороны задвижку и открыла дверь-калитку.

Затем Ирина вошла в дом. И вскоре вернулась. На плечах девушки была накинута ветровка, а в руках она держала какую-то вещь.

– Давай посидим еще немного!

– Конечно! Сколько угодно! Надеюсь, твои родственники не будут тебя ругать.

– Не будут! Они у меня хорошие, понимающие. Да и спят ведь уже давно, даже полуночница сестрица десятый сон видит – сопит в две дырочки.

Ирина немного подумала и добавила:

– Лиса…

– Кто лиса – Анька?

– Ну, а кто же? Лиса и есть… Вот, проснется, протрет глаза – она сейчас встает поздно – в школу-то ходить не надо – и начнет меня доставать: где была, да что делала… Такая настырная стала! Не отвяжешься. Вот, недавно… Пристала с бестолковыми своими расспросами: вы уже целовались? То есть – мы с тобой. Я говорю: любопытной Варваре на базаре нос оторвали… Так ведь не отстает: скажи, да скажи… Пришлось сказать, как есть – выкрутиться не удалось, то есть отмолчаться – пусть думала бы, как знает… А я, говорит, целовалась, с одним мальчиком. Что за мальчик – одноклассник? Какое, там, одноклассник – с одноклассниками ей не интересно. Оказывается, мальчик этот школу закончил, осенью ему идти в армию. Я, значит, ей втолковываю: будь осторожней с этими поцелуями, знаешь, что от них может быть? А она отвечает: от поцелуев ничего быть не может – могут только микробы передаться от одного человека к другому. Это она анекдот где-то вычитала. И хихикает, глупая…

Ирина закончила «разоблачительную» свою речь. После чего мы сели с ней на скамейку, с удобной, высокой спинкой, сколоченную из толстых досок и установленную здесь же, сразу за забором, над которой нависали две высокие, с раскидистыми ветками, рябины.

Вещью в руках Ирины оказался мягкий и теплый плед, который она постелила на скамью.

– Скажи: а у тебя есть Джульетта? – после короткой паузы, задала мне вопрос Ирина.

– Ты имеешь ввиду: есть ли у меня девушка?

– Да!

– Нет!

– А женщина?

– И женщины тоже нет!

– И никогда не было?

– Тебе это очень нужно знать?

– Нужно! Но если не хочешь отвечать, или не можешь – не отвечай.

– У меня была женщина…

(Я принял решение – не «вертеть вола», то есть не юлить с Ириной, а вести себя с ней откровенно – настолько, насколько это, вообще, возможно, отвечать на любые ее вопросы, какими бы неоднозначными, замысловатыми, или каверзными они ни были. Даже, если эта откровенность нанесет определенный ущерб моей «репутации». Еще я подумал о том, что, сама, может быть, того не подозревая, – Ирина стала походить на сестру Аньку – в дотошных своих расспросах…).