Николай Чепурных - Прости мне мои капризы

– Я пошутила! Пошутила! – поспешно отступила Ирина. – Не тем местом подумала! Извини!

Она повернулась ко мне и повторила:

– Извини!

– Принимается…

– А если без шуток…

Ирина взяла меня за руку и крепко сжала. Затем, понизив голос, произнесла:

– Я хотела бы, чтобы ты был моим первым мужчиной!

Это уже не горячая, накрывшая меня с головой, штормовая волна, а огромный вулкан – с вырвавшейся наружу массой клокочущей, кипящей лавы! Которая меня пожирает, растворяет в себе, как ничтожную, микроскопическую пылинку…

Браво, Джульетта!

Браво!

Во сколько, вы говорите, годочков милая эта девочка – дочь синьора и синьоры Капулетти, свела с ума, несколькими летами старшего, достойного юношу Ромео – сына синьора и синьоры Монтекки?

В тринадцать?

Четырнадцать?

То-то оно и есть!

Точно-точно!

Право же!

И никуда от очевидного этого факта – не деться!

А мамаша – мамаша-то ее какова? Далеко позади оставила юную свою дочь! В ейном возрасте, то есть в возрасте дочери – дама знатного рода синьора Капулетти – уже успела родить! Право же! И «теперь» достойнейшей этой женщине было – всего двадцать восемь лет от роду, или около того!

Что это означает?

Это означает то, что высказанное Ириной намерение, которое, конечно же, пришло в светлую ее голову не вдруг и не теперь, является – вполне нормальным!

Естественным!

И самое главное – жизнеспособным…

– Что ты, там, шепчешь? – прервала сумбурные мои мысли Ирина.

– Я… Ничего… Ничего…

– Только, знаешь, – не сейчас. То есть, я хочу сказать: не в этот мой приезд. Если можно, не буду объяснять – почему… Да, забыла тебя спросить: а ты этого хочешь?

Лучше бы она этого не говорила! Промолчала! Отчего немота не сковала вольные ее уста? Разве мало мне выпало сегодня испытаний? И, вот, еще…

– Я хочу тебе сказать одну важную вещь, Иринка! – глуховатым, как будто севшим, голосом, произнес я.

– Говори!

– Хорошо, что люди не научились… пока не научились – читать мысли друг друга!

– Почему это хорошо?

– Потому что, когда научатся – невозможно станет на этом свете жить! Все будут – все – про всех – знать! Кто – что – о чем и о ком – думает. На самом деле! Как есть… Без притворства и лукавства, не прячась за лживые, лицемерные фразы и фальшивые, неискренние улыбки – как это часто делается. Вот, из-за этого люди не смогут друг с другом ужиться. Станут врагами…

– Ты относишь сказанное и на мой счет? По-твоему, я – лицемерка и лгунья?

– Нет, Иришка! Ты не лицемерка и не лгунья. Сказанное я отношу на свой счет!

– Значит, ты меня обманываешь, или что-то от меня скрываешь?

– Не то, чтобы обманываю, или скрываю – просто не могу тебе всего рассказать. Недоговариваю…

– Это связано со мной?

– Да!

– Интересно все-таки узнать: почему ты не можешь мне всего рассказать? И что это означает: всего?

– Боюсь быть ложно понятым. Ты, вот, спросила меня: хочу ли я быть твоим первым мужчиной?

– И что же? Ты так и не ответил…

– А то, что я не только хочу этого, а уже давно…

Я не досказываю фразу до конца. Умолкаю, совершенно не представляя: как сказать дальше…

Чтоя ее?

Ну, что?

– Изнасиловал?

(И это слово прозвучало у Ирины как-то буднично, без какого бы то ни было усилия…).

– Нет! По взаимному согласию сторон…

(Правда-правда! И то, что «уже давно…» – кажется, сразу же после нашего знакомства, или даже до знакомства, в зрительном зале Дома культуры, когда я еще не знал ее имени… И что «по согласию сторон…» Только все это было, конечно, в распалившемся моем воображении…).

– Представь: если бы я рассказал тебе об этом не сейчас, а на второй, или третий день после того, как мы с тобой познакомились! За кого бы ты меня тогда приняла?

– Не знаю…

– И я этого не знаю. Наверное, за человека, у которого не все в порядке с головой. Поэтому держал свои мысли при себе. Все это время. Но, как бы и что бы, там, ни было – знай: ты значишь для меня больше… гораздо больше, чем… чем…

Я махнул рукой и замолчал.

– А мне такой сон приснился! Было очень похоже на реальность! Потому что мне было очень больно! Я и проснулась от ощущения жуткой боли, которой было пронизано все тело! Как будто его что-то терзало и разрывало изнутри. И, ты знаешь, эта моя боль, на самом деле, была настоящей…

– ?!?..

– Да нет, все в порядке! – Ирина усмехнулась. – Просто мой ненормальный организм такреагирует на приближение «критических» дней. Нутро выворачивает до такой степени, что хоть на стенку лезь! Потом проходит… А во сне, который мне в это время приснился, происходящее со мной – трансформировалось в то, что ты сейчас услышал… Я хотела тебе рассказать, но не могла. Как и ты, опасалась неверно быть понятой…

Ирина умолкла.

Этим своим признанием (даже не одним!) она подвела под нашей, как никогда затянувшейся, интеллектуально-познавательной беседой, или, правильнее, наверное, сказать, «викториной», и всей сегодняшней встречей – черту.

Дома, несмотря на поздний, или, вернее того, ранний утренний час, и тяжелым грузом навалившуюся на меня физическую (и не только физическую, но и моральную…) усталость, – я долго не мог заснуть.

Ворочался на кровати с боку на бок.

Сидел, свесив на пол ноги.

Выходил из комнаты попить воды.

Снова ложился.

При всех этих своих спонтанных «телодвижениях» – я не утратил способности думать. Наоборот – в голове происходило какое-то невероятное, беспрестанное движение, производился процесс стремительного «мыслевращения».

Я прикидывал.

Сопоставлял.

Размышлял.

Сначала – о необъятном и вечном.

О времени, фиксирующем тот, или иной период истории человеческого развития.

Конечно, время сейчас другое – последняя четверть двадцатого столетия на дворе. Может быть, оно и впрямь, как сказала Ирина, – более цивилизованное, в отличие от всех предыдущих времен. Несчастных женщин, «уличенных» в «ведьмовстве – колдовстве», на кострах заживо нынче не сжигают… В пыточных людей на крюк не подвешивают и головы гильотиной на площадях, прилюдно, не рубят… Вот, только не прошло еще и четырех десятков лет, как закончилась самая жестокая и кровавая в истории человечества трагедия – Вторая мировая и Великая Отечественная война. Выкопанный Ириной в огороде ржавый винтовочный ствол – вещественное тому подтверждение. Одно из бесконечного множества иных свидетельств, которые еще ждут своего часа… Да, другое… Тем не менее, чувства, желания, влечения у людей – те же, что были и пятьсот, и тысячу лет назад! И через грядущие тысячелетия будут такими же! Конечно, если люди не придумают себе некое новое обличье, оболочку, не превратятся в каких-нибудь, бесчувственных, не имеющих души и сердца, роботов – чтобы жить долго, возможно, вечно. То есть – перестанут быть людьми…