Николай Чепурных - Прости мне мои капризы

Затем я начал фантазировать.

В отношении Ирины.

В отношении – ее отношения ко мне, и – моего отношения к ней.

Только что она наговорила немало интересных вещей, которые позволяют совсем в иной плоскости, нежели прежде, строить наши отношения. Развязывают, что называется, мне руки… Дают возможность – без стеснения и сомнений сводить теперь эти отношения – в том числе к банальной природе инстинкта – от чего ни мне, ни, очевидно, ей не уйти. Пусть пока только в наших мыслях, воображении, мечтах, которыми с этого момента мы можем друг с другом обмениваться. А там – как знать… Ирина «примерила» на себя (да, вполне очевидно, что сделала она это не сейчас, а ранее…) в качестве потенциального… близкого партнера – меня, пусть будет так: партнера (я же не знаю: чтоона, там, такое еще обо мне думает, как намерена ко мне относиться в перспективе?), а я «примерил» Ирину – на себя. И, вот, здесь имеется одно – весьма существенное – отличие. Эта моя «примерка» вобрала в себя гораздо более многогранный (в чем я был, безусловно, уверен!) спектр чувств, ощущений, эмоций и переживаний, помимо только лишь физического влечения к Ирине. Она («примерка») – естественным совершенно образом – трансформировалась в непростые, мучительные душевные и сердечные треволнения.

Как я буду без нее жить?!

Не однажды мне приходила в голову мысль об Ирине – не только лишь как о высокоразвитой, умной, прелестной девочке (да уже и не совсем девочке, скорее, девушке – как я, чаще всего, в этом смысле, ее воспринимал…), с которой меня свела судьба. Я представлял ее в гораздо более значимом для меня образе, или облике – облике невесты и даже – жены. Разумеется, не чьей-нибудь жены (этого я никак не мог себе представить!), а моей! В будущем, конечно, и не таком уж отдаленном будущем… Но все-таки до сегодняшнего дня, до необыкновенной нынешней ночи, со всей палитрой пережитых мной и Ириной чувств, ощущений и треволнений, высказанных слов, признаний и желаний, – эта, поначалу просто занятная, любопытная мысль, проплывала в моем сознании, словно легкое белое облачко в синем небе, не занимая в нем много места. Постепенно маленькое облачко – становилось больше, шире, менялась его цветовая гамма, делаясь более плотной, насыщенной разными красками. Теперь же оно – удивительным совершенно образом – увеличилось до размеров громадной дождевой тучи и продолжало разрастаться, угрожая закрыть собой весь небосвод – чтобы пролиться мощным, сокрушительным ливнем…

Заснул, когда уже совсем рассвело.

В этот момент Ирина мне и приснилась. Второй раз со времени нашего знакомства.

В первый раз я увидел Ирину во сне – той же ночью, в которой мы узнали о существовании в этом мире – друг друга. Точнее, как и сегодня, это была уже не ночь – было утро.

После того, как я проводил Ирину до ее дома, и мы расстались, договорившись о новой, скорой встрече, – она полностью завладела мной! Заняла все мои мысли и все окружавшее меня пространство! Пробудила во мне (в первые минуты встречи, с первым прикосновением ко мне ее руки…) смелые фантазии, у которых не было границ, и в одной из которых – самойсмелой – мне пришлось несколько часов назад ей признаться.

Тот первый сон оказался не очень четким, он был эфемерным, и, скорее, не зрительным, а слуховым.

Ирина появилась передо мной – как-то вдруг сразу.

Неожиданно!

Словно бы ниоткуда!

Она находилась на таком от меня расстоянии, дальность (или близость) которого я не мог в точности определить. Неотчетливо представляясь в какой-то бело-серой, туманной, вероятней всего, утренней, дымке, от которой веяло прохладой.

(Прохладу эту я ощущал на себе, и ощущал ее так, как если бы это было в действительности…).

Наверное, видение было нечетким – из-за светлого и прозрачного, как бумага-калька, покрывала, плотно «обволакивавшего» тело Ирины от плеч и почти до самых пят, запеленав и вытянутые, прижатые к бедрам руки, – «сливая» девушку с общим фоном. Кто и для чего запеленал ее – я не знал.

Никаких движений Ирина не делала (связанная по рукам и ногам – она физически не могла двигаться…) – просто стояла на месте, устремив неподвижный взгляд в мою сторону.

В полной тишине!

Я также смотрел на Ирину, только не на лицо, которое своей бледностью и неподвижностью несколько пугало меня, а на ее тело, главным образом – на туго стянутую покрывалом, приплюснутую ее грудь, с маленькими крапинками сосков, которые существовали как будто сами по себе, отдельно, находясь близко перед моими глазами, в отличие от самой груди (объяснить этот фокус с точки зрения «физической науки» – я также не мог…), и небольшое, темное пятнышко в паху, то глуше, то яснее проступавшее через тонкую, светлую ткань…

А потом тишины не стало.

До меня донеслось натужное дыхание Ирины, точно ей что-то мешало свободно дышать.

Затем я услышал негромкий, печальный ее голос. И этот голос звучал почему-то не из того места, где продолжала находиться Ирина, а рядом со мной, но каждый раз с другой стороны: то слева от меня, то справа, то сзади, или даже сверху. И каждый раз я импульсивно поворачивал голову, или разворачивался всем телом, пытаясь его, голос, «поймать». Все мои попытки оказались неудачными – я постоянно опаздывал.

Потом голос Ирины изменился. Она произносила отдельные, не связанные между собой по смыслу, слова и целые фразы (тоже непонятные…) – в какой-то очень странной манере, перемежая их короткими, отрывистыми всплесками смеха, от которого у меня, как при сильном испуге, замирало сердце.

И еще – я никак не мог потом вспомнить ни одного сказанного Ириной слова, и очень жалел, что не записал речь на бумаге сразу, как только на какое-то время очнулся от сна (что не однажды со мной бывало…), а затем снова заснул.

Теперь же сон был предельно ясным, четким – «реалистичным». Как будто все происходящее я видел воочию…

Ирина предстала предо мной, быть может, в самом привлекательном и романтичном образе, переходящим, на родной нашей почве, из века в век, из поколения в поколение по неразрывным, прочным каналам народной памяти – красивой девушки-русалки: с широко распущенными, мокрыми волосами, в которых, переливаясь, посверкивали серебристые искорки дивного лунного света, и какие-то золотые крупинки – песчинки из таинственного подводного мира, с открытой, слегка двигавшейся, от ровного, спокойного дыхания, грудью – над тихой гладью воды; удивительным образом в ней отражавшейся – словно через огромное увеличительное стекло, и с предельной ясностью.

Она стояла в реке.

В трех – четырех метрах от берега.

В том памятном месте, где, согласно людской молвы, во время войны затонул немецкий танк и, по твердому убеждению Ирины, должен был обитать хозяин реки – Водяной.