Николай Чепурных - Прости мне мои капризы

В тот тихий, спокойный час, когда, по образному выражению – уже названного мной поэта Николая Рубцова, «всей душой, которую не жаль… овладевает светлая печаль, как лунный свет овладевает миром», и большинство граждан спят в мягких своих постелях, – мы с Ириной предались совершенно иному занятию. Снарядились в захватывающий пеший поход. На нашу речку Вежу. Замечательная эта речка, кажется, с самых давних времен, протекала в двух верстах от села – с западной его окраины.

Признаюсь, прежде чем согласиться с доблестным предложением Ирины, я сделал попытку отговорить ее от этого – действительно несколько выходящего за рамки здравого смысла (учитывая не совсем подходящее время суток…) – предприятия. Когда обычные доводы не подействовали – решил ее, как следует, напугать, строго предупредив о возможной – реальной – опасности, с которой мы можем столкнуться. Например, в пути нам могут встретиться беспощадные серые хищники, обитающие в здешних лесах, – волки, которым ничего не стоит на нас напасть, растерзать и сожрать! Я прямо так жестко, может быть, даже жестоко и выразился: «Растерзать и сожрать!». Надеясь, что Ирина как можно глубже проникнется угрозой (это ведь не добродушный, в общем-то, персонаж из «Ну, погоди!»). В тот момент я вспомнил случай, когда один мой знакомый односельчанин на самом деле встретился с этим серьезным зверем, только не в лесу, а прямо за селом. Произошло это зимой, днем. По всей видимости, серый сильно оголодал в оскудевших лесных угодьях, раз рискнул подобраться поближе к людям. По счастью, наброситься на человека волк не решился и предпочел убраться восвояси.

Ирина отреагировала на мое предостережение – оригинально. Она глубоко вздохнула. Подумала. Затем подняла вверх голову. Сложила трубочкой тонкие свои губы. И смотря в бездонное ночное небо, издала громкий, протяжный звук… От которого меня изнутри прошиб озноб.

Как потом высказалась Ирина, она изобразила – «тоскующую волчицу». Не уточнив: что именно это понятие означает.

Итак, времени было что-то около одиннадцати часов…

Выйдя за околицу, оставив позади себя последний – крайний – дом, мы не надолго, будто в сомнении: а не повернуть ли, пока не поздно, для собственного же блага, обратно? – остановились.

Постояли.

Молча.

Не проронив ни звука.

Словно испытывая друг друга на прочность.

Не повернули.

Храбро отправились в таинственное, волнующее путешествие.

Сначала шли проторенными – через поле, затем по лугу – тропками, которые, скорее, угадывались чутьем, памятью (это я о себе – Ирина ничего не могла помнить, потому что была здесь впервые…), нежели напряженно высматривались слабым нашим зрением, на некоторых, нечетко видимых участках, подсвечиваемыми фонариками, предусмотрительно взятыми нами из дому.

С большой осторожностью, на четвереньках (не забудем – дело было ночью!), я впереди – стиснув зубы и шумно, через нос, дыша, Ирина – с непрерывным комариным писком, за мной, – переползли по узкому, деревянному настилу через глубокий, около трех, или четырех метров шириной, овраг, почти доверху (во всяком случае, так мне показалось…) наполненный мутноватой болотной водой. Толстые доски, скрепленные между собой железными скобами, гвоздями и проволокой, подпертые снизу, посередине, не очень надежным, тоже деревянным, упором, под тяжестью наших тел, прогибались, пошатывались, и была опасность, как тому бычку, на них не удержаться. Тем более, что, кроме фонарика, который был у меня в левой руке, – правой рукой я держал еще переносной кассетный магнитофон. Я купил его (плюс несколько кассет) за пару дней до отпуска. Привез домой. И, следуя новомодной молодежной традиции, иногда брал с собой, чтобы, гуляя с Ириной, перемежать долгие наши разговоры – музыкой и песнями популярных отечественных и зарубежных исполнителей.

– Я чу… уть не упи… и… са… лась!

Оказавшись на другой стороне рва и, точно с усилием, встав на ноги, – с трепетом в голосе, произнесла путешественница.

Как будто сквозь зубы, втягивая в себя ртом воздух, и с шумом выдыхая его, – Ирина огляделась. Затем она наклонилась. Прикоснулась вспотевшими ладонями к голым своим коленям (сведенным, словно судорогой, вместе…), больно соприкоснувшимся с твердой, как камень, поверхностью досок (она была в красном, с крупными белыми горошинами, платье…) и легонько погладила. После этого, повернувшись ко рву лицом, с не прошедшей еще боязнью, девушка посмотрела в черный, непроницаемый его зев, из которого доносились какие-то булькающие и хлюпающие звуки. Невольно сделала шаг назад.

(Ощущение было такое, что вот-вот из черного этого зева покажется какое-нибудь таинственное, страшное существо и грозно спросит, кто мы такие есть и что нам здесь нужно?).

– Не лучше ли нам, в таком случае, вернуться? – попробовал я «прогнуть» прежнюю свою линию, сам переживший несколько неприятных минут.

(Только сейчас мне пришла в голову умная мысль – о том, что можно было пойти другим маршрутом. Тогда нам не пришлось бы ползать по этим, не очень надежным доскам. И дорога там более ровная. Правда, тогда она удлинилась бы на целый километр и заняла бы больше времени…).

Ирина немного подумала и сказала:

– А еще такие рвы будут?

– Нет.

– Значит, не лучше! Нельзя останавливаться на полпути! Тем более, что самое трудное уже позади. Да и потом: сейчас я не смогу переползти обратно. Ноги дрожат…

– Если дрожат, то не надо!

И мы пошли вперед.

Крепко держась за руки и вслушиваясь в непривычные для слуха ночные звуки, шорохи, всякий непонятный шум, отчего в ту, или иную секунду у меня сжималось сердце (наверное, то же происходило и с Ириной…), – мы преодолели полукилометровый участок березовой рощи, высаженной жителями села спустя год после окончания войны. В этих красивых местах едва ли не с самого начала страшного бедствия и до осени 1943-го проходили жестокие сражения. И – я уже говорил об этом Ирине – здесь по сей день можно невзначай наткнуться на какой-нибудь невзорвавшийся с той тяжкой поры боеприпас. К опасной находке, ни при каких обстоятельствах, нельзя прикасаться, а следует как можно скорее сообщить в милицию. К сожалению, так поступают не все жители. Некоторые (и школьного возраста, и поболе пожившие на свете…), на свой страх и риск, не только трогают взрывоопасный предмет, но даже берутся за его «разминирование», как правило, с тяжелыми для здоровья последствиями – оторванные пальцы рук, выбитые глаза, а в худшем случае – человек может погибнуть.

Внезапно налетевший порыв ветра – отвлек меня от невольных мыслей о войне.

От сильного этого порыва – зашумели густыми шапками листьев деревья.