Марсия Андес - Я сгораю

Из мамы плохой водитель, нет, даже больше – просто ужасный, но, к счастью, она еще ни разу за свою жизнь не попадала в аварию. Как-то она предлагала мне сдать на права, чтобы я смогла сама себя «подвозить» до школы, но я категорически против. Ни за что на свете, ни при каких обстоятельствах я не сяду за руль! Не знаю, откуда у меня такая ненависть к машинам. Наверное, не хочу быть как остальные глупые девчонки, стремящиеся показать, что они могут быть независимыми и крутыми за рулем своих тачек. У нас практически все старшие классы забили парковку возле школы. Но мне нравится сидеть на пассажирском сиденье и смотреть в окно, а не следить за дорогой и бояться, что я кого-нибудь собью.

Мама молчит. Она вообще у меня неразговорчивая, хотя со своими подругами поболтать любит. Иногда часами проводит с телефоном в руках, обсуждая очередной маникюр у секретарши босса. Со мной же у нее нет общих тем, кроме учебы, отца и… и все. Раньше она была другой. Раньше мы любили проводить вечера вместе, обсуждать мальчиков и соседских девчонок, пить горячий шоколад, смотреть фильмы и танцевать. Я любила танцевать со своей мамой зимними вечерами – мы включали музыку на полную громкость и подпевали новогодним песням. Мама не только прекрасно играет на виолончели, но и красиво поет. Пела. Раньше.

Пока мой старший брат не погиб год назад. Он служил вместе с отцом по контракту, и его группа попала в зону боевых действий. Его убили прямо на глазах у папы. Брату просто не повезло.

С тех пор виолончель пылится в темном углу на чердаке, мама больше не поет, не проводит со мной время и вообще не горит желанием общаться. Может быть, винит меня в смерти Рори? Наверное, она хотела бы, чтобы на моем месте был он.

Мама отчаянно давит на газ, словно хочет, вывернув руль, покончить с собой. Ее красные лакированные туфли играют с педалями, словно со струнами, красный пиджак расстегнут, белая блузка обтягивает грудь, а черная юбка слегка задирается. Мы тормозим на светофоре – мама поправляет прядь светлых волос, смотря в зеркало, и поджимает губы.

– Папа не звонил? – спрашиваю я.

– Нет, – коротко отвечает она, крутанув руль так резко, что я практически ударяюсь лбом о стекло. – Ты же знаешь, он в горячей точке, возможности звонить домой каждый день у него нет.

– Я знаю.

Мы снова молчим. Мне неуютно находиться с ней наедине, словно что-то тяжелое давит сверху и тянет вниз. Я не могу долго смотреть в глаза матери, не могу говорить с ней, не могу свободно дышать рядом. Мне обидно, что она забыла о моем существовании.

Машина останавливается возле ворот школы – поспешно отстегиваю ремень безопасности, хватаю сумку и, не проронив ни слова, выбираюсь на свободу. Дышать становится легче, и тошнотворное напряжение испаряется.

Это просто очередной бессмысленный день моего существования. Вот и все.

Рядом с кабинетом географии находится музыкальный класс, и каждый день после занятий кто-то закрывается внутри и играет на фортепиано. Каждый раз, когда я возвращаюсь с пробежки на школьном стадионе, где тренер неистово надрывается, пытаясь натренировать команду по футболу, я прохожу мимо запертой изнутри комнаты и слышу ее – музыку, которую ненавижу больше жизни.

Но, несмотря на мою неприязнь к классике, мне нравится, как этот таинственный незнакомец играет на старом потрепанном пианино. Я не знаю, он это или она, но ему стоит отдать должное. Музыка прекрасна, великолепна и идеальна, и каждый раз, когда я ее слышу, мое сердце замирает.

Я замираю. Останавливаюсь возле кабинета, прислоняюсь спиной к стене и слушаю. Коридор пуст: практически все школьники разошлись по домам, ни один звук не перекрывает звуки фортепиано, и в этот миг есть только я и только этот таинственный незнакомец.

Я никогда не пыталась узнать, кто это, потому что не хочу. Не хочу рушить иллюзии, не хочу терять эту ниточку, связывающую меня как с прошлым, так и с будущим. Мне нравится неизвестность, поэтому каждый раз, когда мелодия растворяется в тишине, я ухожу.

Но в этот раз все переворачивается с ног на голову и рушит мой привычный распорядок жизни.

– Эмма? – голос подруги вырывает меня из мыслей, эхом разлетаясь по пустому коридору, и мелодия в кабинете резко обрывается, словно незнакомец, услышав голоса, испугался. – Что ты тут делаешь? Я думала, ты уже ушла домой.

Отстраняюсь от стены – сердце взрывается адреналином, и я буквально вижу у себя в мыслях, как дверь открывается, выпуская на свободу музыканта.

Я не хочу, чтобы он знал, что я стояла под дверью и подслушивала. Я не хочу вообще знать, кто это такой.

– Как раз собираюсь, – переборов смущение, выдавливаю я.

Нина подходит ближе и бросает взгляд на дверь. Я не знаю, слышала ли она музыку и знает ли вообще про то, что кто-то каждый день запирается в музыкальном классе, чтобы поиграть.

– Как тренировка? – пытаюсь сменить тему.

Она улыбается и направляется в сторону раздевалки.

– Устала до чертиков.

Нина – теннисистка в третьем поколении. Ее мать и бабушка участвовали в соревнованиях и занимали первые места, они популярны, богаты и помешаны на спорте, но я дружу с ней не потому что вокруг Нины крутится куча парней, фанатов и прочих ненормальных. Мы с ней похожи. Она ненавидит спорт, а теннис особенно, так же, как я терпеть не могу музыку, но в отличие от меня, Нина не может признаться в этом своим родителям. Она боится подвести их, боится опозорить семью. Она вообще трусишка, хотя со стороны и не скажешь.

– И я. В последнее время жутко устаю, сегодня вообще заснула после утренней пробежки, – жалуюсь я.

– Это же хорошо. – Нина поправляет съехавший хвост, и теперь он выглядит еще небрежнее, чем раньше. – Твоя бессонница отступает, выспишься хотя бы.

– Не думаю, что это хорошо. – Захожу в раздевалку. Дверь скрипит, но я уже давно перестала обращать на это внимания. – Мне это не нравится.

Подруга заходит следом и прикрывает дверь. Я вижу, как Нина закатывает глаза.

– Тебе всегда не нравится, когда что-то идет не по плану. – Она стягивает блузку и бросает на лавку, затем начинает снимать юбку. – Помнишь, что говорит по этому поводу Мил?

– Если что-то идет не по плану, на то воля Императора! – хором пародируем мы подругу, а потом смеемся.

– Ее, кстати, сегодня не было в школе, – замечаю я.

Нина пожимает плечами, роясь в своем рюкзаке.

– Наверное, опять с дружками-задротами ищет еретиков.

Я фыркаю. Мил – еще одна моя подруга, мы ходим с ней на одни и те же занятия, в отличие от Нины: та выбрала совершенно другое направление в учебе, к тому же, из-за ее спортивного таланта ей постоянно прощают прогулы. Мил же тихая и странная. Любит компьютерные игры и фанатеет по вселенной Warhammer. На эту тему она может говорить бесконечно, но единственное, что я понимаю из ее болтовни: модифицированные люди сражаются против своих братьев, погрязших в ереси. Они отошли от Императора, стали демонами или что-то вроде того и теперь пытаются захватить вселенную и свергнуть своего отца-Императора. Сама Мил на стороне Империи и якобы борется против «еретиков». Хаос. Красивое и будоражащее слово.