Юлия Флоренская - На изнанке чудес

Перепрыгнув через проползавшую мимо гадюку, она ободряюще улыбнулась.

– Тогда давай так и сделаем, – согласился Киприан. – Но в случае чего кричи.

Они разбрелись по лесу, условившись встретиться у дуба. Чтоб уж наверняка не потеряться, Пелагея привязала к дубу свою синюю ленточку для волос.

Арнии бились в силках, рискуя повредить крылья, и плакали, как дети. Пелагея выпускала их по одной. Становилась лицом к сосне и на древесном языке вежливо просила спустить ветви. Сосны проявляли удивительную покорность. Им и самим не терпелось поскорее избавиться от груза.

Когда дождь слабел, начинали роиться и надоедливо жужжать над ухом комары. Испив кровушки человека-клёна, они моментально падали замертво. А вот кровь Пелагеи пришлась им по вкусу.

«Сла-а-аденькая, – пищали они. – Устроим, братцы, пир горой!»

И чем ниже садилось солнце, тем сильнее пробуждался у них аппетит. Под конец у Пелагеи зудело всё тело. Даже непромокаемый плащ не спасал.

– Десять арний, – подсчитывала она, почесывая левую лопатку. – Из них две раненых – вылечила. Три капкана под палой листвой обезврежено. Интересно, как там Киприан поживает?

Киприан тем временем выпустил из ловушки двадцать третью арнию и со спокойной душой разломал девятый по счету капкан.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – сказал он.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – сказала Пелагея и огорчилась, что фонарь улетел в неведомые края. Сейчас бы зажечь огонь да осмотреться. Ночью чудеса и опасности ходят бок о бок. Например, маленький милый ёжик, который копошится в черничнике, и разъяренная дикая свинья.

Минуточку! Разъяренная дикая свинья?!

Услыхав хрюканье и визг, Пелагея бросилась наутёк. Свинья поняла, что ее боятся, хорошенько принюхалась и с удвоенным хрюканьем рванула следом. Вторым чудом после ёжика стал тот факт, что Пелагея сумела отыскать в темноте дуб с ленточкой. Припомнив фразы, какими принято умасливать деревья, она обняла дуб и взмолилась:

– Склони ветви, о, могучий повелитель зверей и букашек! По всему лесу гремит твоя слава! Соки в тебе текут благородные, а жёлуди я собираю в отдельную коробочку, чтобы их не съели свиньи, и тщательно проращиваю в тепле.

Речи дубу польстили, но кое-что всё-таки не понравилось. Пелагея напрасно его обняла. Он был из тех гордецов и недотрог, которые и корнем не пошевелят, если к ним прикоснуться.

В общем, дуб прикинулся глухим. И Пелагее ничего не оставалось, кроме как лезть наверх самой. Дикая свинья опоздала. Несмотря на ярость, она всё-таки была неповоротливой. Пелагея забралась повыше, крепко вцепилась в ветку и замерла. Но свинья не собиралась сдаваться раньше времени. Чего у нее было не отнять, так это упрямства.

Она забегала туда-сюда у подножия дуба в предвкушении, что добыча сама на нее свалится, и между делом лакомилась желудями. А Пелагея беспомощно висела на ветке. Живот урчал, сообщая, что пора бы уже и подкрепиться. Желтый плащ-дождевик порвался, а в кроне, как назло, опять зашумел ливень.

– Хрюшка, уходи! – в отчаянии крикнула Пелагея.

«Хрюшка» под дубом по-свински захихикала. Нет, уходить она не собиралась. И если бы не стрела, метко пущенная из лука, сидеть бы Пелагее на дереве до скончания века.

Свинья надрывно завизжала. Заметалась, врезалась в ствол, точно слепая. Дуб дрогнул всей своей несокрушимой массой. На землю посыпались листья. И Пелагея только чудом удержалась на ветке. Третье чудо за сегодня.

Сочтя, что одной стрелы недостаточно, невидимый лучник снова натянул тетиву и попал зверю прямиком в голову. Визг прекратился, а из зарослей выпрыгнула рослая женщина в облегающем водонепроницаемом костюме, прямо как у аквалангиста. Она бросила лук на землю и наклонилась проверить, чисто ли дело сделано.

– Удачная вылазка, – совершенно обыкновенным голосом сказала она. Так говорят на светском приёме или в ресторане за ужином, когда заказывают блюдо от шеф-повара. – Уж папаша меня похвалит.

Затянув петлю у свиньи на шее, она поволокла дичь на тугом канате в непроглядную тьму. Пелагея боялась, что с ней поступят точно так же, поэтому крепче вцепилась в ветку, стиснув зубы и до предела напрягши мышцы. Дождь шелестел в листве, холодил спину, стекал с капюшона на лицо. Казалось, прошла бесконечность. Пелагея неотрывно смотрела на то место, где бесконечность назад убили ни в чем не повинного зверя, и тихо плакала вместе с небом.

Киприан возник у дуба черной фигурой в черных одеждах и глянул наверх.

– Эй, ты что там делаешь? – удивленно спросил он. – Слезай уже! Долго меня ждала?

Пелагея не ответила, только головой помотала.

– Не слезешь? Ну так я тебя сниму.

Одно неловкое движение – и она соскользнула, свалившись прямо Киприану в руки, словно большой, очень большой желудь. Киприан качнулся, но на ногах устоял.

– Просил же, если что случится, кричать, – с легким укором сказал он. Выяснилось, что Пелагея и двух слов связать не в состоянии.

– Убила хрюшку… Пустила стрелу и… – Во время паузы она всхлипнула. – Как же так, а?

– Ты, что ли, убила? – изумился Киприан.

– Не я…

– Стало быть, охотники. Но они убивают, чтобы прокормиться.

– Не охотники, – с трудом вымолвила Пелагея. – Женщина здесь была. Зоркая, стреляет без промаха, и тьма ей не помеха. Но зачем женщине, да еще среди ночи?..

Последнюю фразу она произнесла бесцветно и глухо, словно вот-вот сомлеет. Киприан перехватил ее поудобнее, смирился с тем, что рыжая шевелюра так и будет липнуть ко лбу, и помчался через лес, норовя обогнать само время.

Дома ее укрыли тремя одеялами, дали кипяченого молока с мёдом, а Юлиана собственноручно поставила ей горчичники в шерстяные носки.

– Сегодня я повстречала три маленьких чуда, дикую свинью и женщину, которая убивает ради забавы, – слабо сказала Пелагея.

– А еще она с дерева упала, – добавил Киприан. – Почему, спрашивается, в горлицу не превратилась? Меня ведь могло рядом не быть.

– Да, почему? – встрял Пересвет, хлопая глазами.

– Чтобы стать горлицей, надо трижды вокруг себя повернуться. А когда падаешь, мысли совсем о другом, – призналась Пелагея. – И сноровки никакой.

Киприан сдержанно рассмеялся.

– Мы вывели из строя много ловушек. Арнии охотникам не достанутся. Так что теперь нам положен полноценный отдых.

Марта сообразила, что настал ее черед, вышла в гостиную с серебряным подносом и любезно осведомилась:

– Против оладушков не возражаете?

Теора переменилась в лице, как будто ее только что нарекли королевой всех миров и пообещали, что отныне не будет ни мора, ни голода.

– Иноземные угощения! – вскричала она. – Всегда мечтала отведать!

Она потянулась к подносу, но Марта легонько хлопнула ее по руке, и девушка вспыхнула от смущения.