Юлия Флоренская - На изнанке чудес

Дерущихся разнимал сам старейшина. Он пришел в кабак с друзьями – персонами, в обществе довольно заметными. Атмосфера «Синего маяка» напоминала им о прежних, беззаботных временах, когда тоска была всего лишь словом, а солнце светило чаще. Скрипучие стулья, поющие половицы; дверь, мяукающая на несмазанных петлях, – старейшина помнил каждую мелочь. За тридцать лет перемены кабак почти не затронули. Разве что бочек с пивом прибавилось, да бармен усы отрастил.

Окна с деревянными подоконниками не мыли с позапрошлого года, на стенном ковре со скрещенными саблями, как обычно, пировала моль. Туманные личности за столиками, пройдохи, бездомные – старейшину успокаивал их диковатый и безумный вид. Его умиротворяли даже драки.

– Не брани их, барин! Пускай пар выпустят, – снисходительно сказал он хозяину. – Я тоже по молодости был горазд кулаками помахать. Да-а-а, лихие времена, барин, мы с тобой пережили: дворцовый переворот, исчезновение короля, восстания, казематы. Многих тогда сослали на острова. А сейчас что, барин? Тишь, благодать. Нового короля, говорят, никто в лицо не видел. Но главное что, барин? Налоги он не дерет, указы у него сносные. Видать, о благе народа печётся.

Хозяин с бурой физиономией рассеянно покивал, прихлебнул пива и напрочь забыл потребовать у забияк возмещения за испорченную мебель да расколоченную вдребезги вазу.

Вот потому-то старейшину и любили, а если надо, стояли за него горой. Он умел вовремя отвлечь.

За столиком по соседству собралась разношерстная публика: заросший щетиной бродяга, худая скуластая старуха с проницательными глазами-щёлками, пузатый лысый владелец золотого брегета и жеманная дама. Все взоры были направлены на жеманную даму, вернее, на ее руку. По руке гадал дед Яровед.

– Ваше будущее словно калейдоскоп! Новые люди, новые события. Вы окажетесь в центре внимания, в окружении славы и почета. А еще я вижу розу… – Тут Яровед прервался, постаравшись придать своему лицу выражение крайнего удивления. Его глаза вылезли на лоб, куцая седая бороденка затряслась, и он продолжил с придыханием: – Роза от важного мужчины. О да! Этот незнакомец перевернет вашу жизнь! «Сделает вас человеком», – чуть было не ляпнул Яровед, но вовремя спохватился.

Юная особа вырвала благоухающую духами руку из дряблых рук прорицателя и бросила в коробку несколько монет. Дед живо выгреб деньги, заработанные на предсказаниях, рассовал по карманам и переместился к барной стойке, где потребовал выпивки.

– Шумно сегодня в «Синем маяке». Хозяин, что ли, угощает? – праздно поинтересовался он.

Усач за стойкой напустил на себя серую скуку, хотя минутой раньше хохотал над услышанной из зала пошлой шуткой.

– Уже не угощает, – сказал он Яроведу. – Когда музыкантов пришлёшь, дед? Обещаниями сыт не будешь. Я еще на прошлой неделе приглашения разослал. У дочки свадьба вот-вот.

– Пришлю, пришлю, – замахал руками Яровед. – Со дня на день непременно будут! Но сам ведь знаешь, люди искусства пошли несговорчивые. Предоплаты требуют.

– Ах, предоплаты?! Им прежней мало?

– Гитарист подхватил простуду. На лекарства не хватает, – как можно убедительней ответил старик.

Усач нагнулся и исчез под стойкой, после чего раздраженно припечатал к столешнице пачку купюр.

– На лекарства должно хватить. Только смотри, чтобы на этот раз непременно явились! – стукнул кулаком бармен.

– Какие вопросы?! – заюлил дед. Пачка мгновенно утонула в кармане его поношенного пиджака. Яровед даже пересчитывать не стал.

Из «Синего маяка» он вышел в отличном расположении духа. Ни по руке, ни на кофейной гуще теперь можно было не гадать. Он и без того знал, чем обернется его очередная ложь. Но прежде он будет кутить на протяжении целой недели и разок, а может быть, два сходит на концерт Грандиоза, которого все так хвалят.

«Ну и глупец этот бармен, – подумал Яровед. – Клюнул на каких-то музыкантов! Его ничего не стоит обвести вокруг пальца!»

В другом кабаке он, как следует, обмыл нечестную сделку и вернулся в съемную комнату пьяным вдрызг. Личных вещей у него почти не было. Всё равно скоро опять съезжать. Как только станет ясно, что его обещания сплошной обман, а предоплата – способ выманивания денег, Яроведу пришлют повестку в суд. Начнутся тяжбы, разбирательства и бесконечная головная боль. До суда Яровед с внучкой должен сбежать.

Внучка – десятилетняя Майя – встретила его в слезах. Она сидела на смятом покрывале и рыдала в три ручья. Ее любимую тряпичную куклу разорвал хозяйский пёс.

– Ревет, опять ревет, дурёха, – проворчал дед, вступая в единоборство с подвернувшимся под руку шкафом.

У шкафа не было шансов. Когда Яровед напивался, старческое бессилие странным образом его покидало. Он мог свернуть шею первому встречному – и не заметить. Согнуть кочергу – и решить, что так оно и было. Когда он уперся руками в шкафную створку, та затрещала, отломилась и полетела на пол, хлопнувшись прямо перед Майей. Девочка вздрогнула и затихла, а в следующую секунду разразилась буря.

– Чем ты занимаешься, пока я работаю? – прикрикнул дед на внучку и сбросил поношенные башмаки. От них шла ужасная вонь. – Давай, чисти!

Майя послушно взяла башмаки, на коленках подползла к комоду за щеткой и случайно ее уронила. Яровед весь затрясся от гнева. Задрожала куцая бороденка, лицо перекосила гримаса ярости, и он порывисто выхватил из штанов ремень с тяжелой медной пряжкой. Пряжка оцарапала Майе руку, больно ударила по спине и оставила на боку пару лиловых синяков. Яровед замахнулся снова, но девочке удалось увернуться. Она выбежала на улицу, под проливной дождь, с глазами, полными ужаса, всё еще прижимая к животу дедов башмак. Что ж, зато теперь Яровед ее не догонит. Разве только в тапочках.

Она мчалась мимо одиноко горящих газовых фонарей, по каменным улочкам, где не росло ни единого дерева, под которым можно было бы укрыться. В дырявых шортах чуть выше колена и легкой майке она вымокла и продрогла за считанные секунды.

Спрятаться в подъезде? У Майи возникала такая мысль. Но в подъездах таился густой мрак. По словам соседки, по ночам там ошивались привидения, вурдалаки и люди с нечистой совестью. А лес – такой добрый, такой родной. Девочку почему-то непреодолимо тянуло к Сезерскому тракту. И тому была причина. Несмотря на дождь, Мерда учуяла неприкаянную душу и позвала сквозь расстояние.

Спотыкаясь и оскальзываясь на камнях, девочка едва на нее не налетела. Когда Мерда развернулась, когда растопырила руки с узловатыми пальцами, Майю объял леденящий страх. Ее пронизывал ветер, с неба на нее бесконечным потоком лилась вода. Царапины кровоточили, из-за холода боль от синяков почти не ощущалась. И страх этот окончательно лишил ее воли.