Евгения Луговая - Я не верю крикам птиц. Женевский квартет. Лето

Покой затворника нарушали только неожиданно участившиеся звонки матери. Первый раз она позвонила, когда он лежал на правом боку и с интересом ученого разглядывал хитросплетения паутины в углу.

– Джон? Ты меня слышишь?

Только мать называла его полным именем, подчеркивая тот факт, что он давно уже не ребенок и не должен ждать поблажек от судьбы. Она слегка задыхалась, как тучные люди после подъема на крыльцо. Наверное, как всегда, пыталась показаться больнее и несчастнее, чем на самом деле.

– Ну?

– Джон, мне нужна твоя помощь. Майклу плохо, – в ее голосе проскальзывали знакомые визгливые нотки, так раздражавшие отца.

– А что с ним? Что-то не припомню, чтобы кто-то из вас интересовался моими проблемами, – Джонни встал и подошел к окну, чтобы закурить. Без сигарет этот разговор дался бы ему совсем тяжело.

– Он… У него проблемы с лекарствами. Дело в том, что…

– Ну короче он наркоман, да? Будь добра, называй вещи своими именами.

– Почему ты так груб? Ты не имеешь права судить собственного брата: ты ведь не остался здесь, а уехал в свою Швейцарию, на поиски шикарной жизни, и с тех пор мы для тебя никто, – миссис Белл начала тихонько всхлипывать для достижения пущего эффекта.

Ее хныканье напоминало Джонни скулеж бездомной собаки у церкви. Что за дешевые приемы для столь почтенного возраста!

– Килларни отличное место, мама. Я бы с радостью жил там, если бы вас там не было.

Неплохо, в этот раз его терпения хватило на целых три минуты: идет на рекорд. Трясущимися руками он зажег вторую сигарету, едва только дотлел огонек первой.

– Тебе легко говорить, ты так зазнался… Что бы сказал твой отец…

– Не смей упоминать его всуе, мы оба знаем, кого из нас он лучше понимал.

Молчание по ту сторону провода. «Подбирает слова, чтобы ужалить побольнее» – решил Джонни.

– Так ты поможешь? Ему требуется лечение, а я просто не могу позволить себе такие суммы, – поняв, что жалостью его не взять, миссис Белл прибегла к помощи классических металлических нот в голосе.

– Нет. Денег у меня нет, а если бы были, я бы еще сто раз подумал.

Ему и правда едва хватало на жизнь. Вот уже несколько лет над ним дамокловым мечом висел один долг. Он должен был вернуть около пятнадцати тысяч ирландскому государству, которое выдавало ему пособие во время учебы в Дублине. Каждый месяц он клялся себе, что отложит часть суммы, но все время находились более важные опции для трат. Сигареты, новые видеоигры, а еще он всегда хотел накопить на подержанный мотоцикл…

– Тебе плевать на семью? – мать вынула из ножен последнее заржавевшее оружие.

– Не знаю, мама, наверное. А тебе?

Он повесил трубку, успев услышать ее изумленный вздох, как ржание упавшей в финальном этапе скачек лошади. А потом надел выхваченную из кучи не самого чистого белья футболку и вышел на улицу. Ему срочно требовалась бутылка виски. Только бы частный магазин, которым заправляет этот жирный индус, был открыт.

Женщины умудряются испортить домашний климат даже на расстоянии. Ядовитые, как волчьи ягоды. Если бы только отец был жив…

А в остальном все было хорошо.

В пятницу после того, как Джонни отыграл Lake of fire и уже относил гитару в подсобку, к нему подошла светловолосая англичанка. Васильковые глаза, крепкая грудь, короткое черное платье. Она пыталась познакомиться, ведомая каким-то ушедшим в прошлое инстинктом благоговения перед бедными музыкантами. Говорила, что больше всего на свете обожает именно этот альбом Нирваны.

– Господи, там, на MTV, он играл, как бог, да? Наверное, предчувствовал скорую смерть…

Оценив ее активное стремление понравиться ему, Джонни хотел было предложить поехать к нему, но потом вспомнил, в какой хаос превратил квартиру и стремительно перевел тему. А еще болело колено – может быть, отлежал. К тому же, в смысле секса он оставался традиционалистом: для вдохновения ему требовались хотя бы минимальные чувства к девушке. А то потом проблем не оберешься.

В средней школе они с друзьями считали, что музыканты меняют девушек каждую неделю, а потом даже не помнят их имен. Никто не предупреждал их, что в повышенном женском внимании нет ничего привлекательного. За приятными минутами и взрывающими кровь поцелуями следуют недели, месяцы, а то и десятилетия расплаты.

Он бы уже никогда не пошел на те безрассудные романтичные поступки, которые по глупости совершал в пятнадцать лет. Он тогда влюбился в свою лучшую подругу и каждый вечер лазил к ее окну по пожарной лестнице, рискуя огрести от ее отца. А она, глупая, не ценила его самоотверженности. Равнодушно хлопала накрашенными в три слоя ресницами и утыкалась в учебники. Какой тогда толк во всех этих благородных поступках во имя любви?

Черным котом в застенках памяти свернулось еще одно болезненное воспоминание: они с его первой девушкой смотрят «Титаник», у него в носу пощипывает, он уже чувствует обжигающее тепло слез на щеках, а она бесстрастна, как капитан дальнего плавания. Джонни тогда ушел на кухню якобы попить воды, но успел увидеть легкую снисходительную улыбку на ее губах. Сначала они ждут от тебя чувствительности, а потом безмолвно порицают за нее. Чем не дьявольская логика?

Нет, он не сдастся в очередной женский плен. Пусть эта англичанка утопит горечь отказа в трех порциях маргариты.

Вернувшись домой этим вечером, Джонни решил, что пришло время убраться. Не то чтобы его напрягал беспорядок, но дважды споткнувшись об обувные коробки, в которых хранились музыкальные диски, парень решил, что с него хватит.

Он уже вооружился шваброй и пылесосом, чувствуя себя маленькой прилежной хозяюшкой и приготовился к подвигу, сравнимому с походом Фродо в Мордор, когда в дверь позвонили.

Джонни, уверенный что звонит Ноа, решил затаиться, но потом понял, что снаружи все равно видно, что у него горит свет.

– Иду я, иду, – проворчал он, надевая штаны, заляпанные кетчупом.

Открыл замок и остолбенел. На пороге стояла она, только в два раза шикарнее. Может быть, воспоминания о ней обесцветила разлука? Или она так серьезно взялась за себя? Последний ее образ, отпечатавшийся в памяти, орутинился домашней одеждой, волосами, вяло стянутыми резинкой в небрежный пучок и усталостью, темными кругами залегшей под глазами.

А теперь…

Длинные волосы узнаваемого оттенка кармина стали ярче, насыщеннее: вместо штопорных завитушек кудрей – блестящая гладкая волна, ровно накрашенные винной помадой губы, узкое изумрудное платье, выгодно подчеркивающее постройневшие бедра, черные босоножки. Уверенный, даже немного насмешливый взгляд.

А еще ему передалось какое-то внутреннее ощущение покоя, исходящее от нее. Словно раньше она сеяла вокруг себя шторм сомнений и эмоциональных колебаний, а сейчас доверилась золотому свету маяка, указывающего путь.