Екатерина Митрофанова - Дарю тебе небо – Дорога в Вечность

Наконец-то! Влад блаженно прикрыл глаза и мысленно отблагодарил высшие силы за такой нечаянный, но столь желанный подарок. И тут же почувствовал едва уловимое прикосновение истаявших рук к своим запястьям.

Влад открыл глаза и обнаружил, что Лада смотрит на него. Пристально. Мягко. Необычайно тепло. Её взгляд из-под не накрашенных теперь ресниц был таким беззащитным. Трогательным до умопомрачения. И таким завораживающим. Глубоким. Бездонным.

Глаза зелёные, грустные, с мягкой поволокой. Влад лишь теперь, в этой чудесной линзе, сумел разглядеть, насколько они красивы. Без всякого обманчивого макияжа. Без всякой ненужной вычурности туши и теней. Без всяких безжалостно перечёркивавших очарование природного естества подводок и ненатуральных стрелочек, дорисованных на внешних уголках.

Влад наклонился к уху Лады, спрятанному за рассыпавшимися по контурам головы и по подушке прядями слегка вьющихся каштановых волос. Здесь, в больнице, они были пропотевшими и засаленными, но это не имело значения. Лада всё равно виделась Владу самой милой и красивой девушкой из всех, кого он знал. Влад хотел как-то ободрить Ладу, сказать ей нечто такое, что заставило бы её побледневшие нежные губы улыбнуться. Но получилось то, чего Влад и сам от себя не ожидал:

– Ладушка… Прошу, выброси свою тушь, – выдохнул он в самое ухо Лады, отчего прикрывавшие его волоски зашевелились, мягко щекоча губы Влада. – Она тебе не нужна.

Лада действительно улыбнулась. Но, к невыразимому огорчению Влада, улыбка получилась печальной, словно бы вымученной. Лада грустно покачала головой и хрипло пояснила:

– Это… подарок…

Она снова закашлялась и смущённо отвернула голову к стенке, прикрывая рот ладонями.

Влад понял всё без слов. Конечно, это был подарок от Лиды. От кого же ещё?

– Ну, тогда… – очень тихо сказал он после того, как Лада прокашлялась и осторожно вернулась в своё исходное положение. – Сохрани её как память, но не пользуйся больше. Хорошо?

Лада торопливо кивнула, попыталась снова улыбнуться, но вдруг порывисто поднялась на кровати, уткнулась Владу в плечо и почти беззвучно, но надрывно заплакала.

Влад на мгновение растерялся, но почти тут же взял себя в руки, мягко обхватил Ладу за хрупкие истаявшие плечи и стал очень нежно гладить её по рассыпавшимся по плечам и спине мягким длинным волосам. Он словно бы впитывал кончиками чутких пальцев, слегка загрубевших от работы над изделиями из полимерной глины, всю мучительно терзавшую её боль, подхватывал ладонями отчаяние, даруя взамен вожделенное облегчение. То, в чём Лада нуждалась сейчас больше всего. За что все последние страшнейшие дни была готова продать душу дьяволу.

Лада плакала долго. Позабыв обо всём на свете и полностью отдавшись своему горю. С Владом можно было не стесняться. Уж он-то знал эту невыносимую, рвавшую изнутри на части боль как никто другой.

Временами плач чередовался с сухим кашлем. Лада тут же отворачивалась и отстранялась от Влада, боясь его заразить, но как только приступы стихали, она снова и снова доверчиво клала голову на такое необходимое ей, такое надёжное плечо.

Слёзы не приносили ожидаемого облегчения. В Ладином случае это облегчение целиком и полностью дали несколько робкие, но нежные, как бы успокаивающие, поглаживающие движения ладони Влада по её хрупким, совершенно истаявшим плечам и спине. Лада и не думала, что настанет день – и не столь отдалённый, – когда они с Владом, что называется, «поменяются местами». А вот поди ж ты! Ещё совсем недавно она старалась принять на себя боль Влада, а теперь он делает то же самое для неё.

Лада устала долго сидеть. Но, чёрт возьми, – как же не хотелось убирать голову с его плеча! Ей казалось, что как только она это сделает, на неё одномоментно нахлынет вся та боль, которую он у неё забрал. И тогда Лада просто взорвётся. Ведь здесь бессильна любая анестезия, эту боль не убрать никакими анальгетиками и наркотическими препаратами. Только рукам Влада, его мягкому дыханию, которое Лада ощущала на своей шее, когда он осторожно прикасался ладонью к её волосам, это было подвластно.

Лишь когда на койке, стоявшей напротив, зашевелилась и закряхтела соседка по палате – очевидно, только что проснувшаяся пожилая женщина, Лада опомнилась и в изнеможении опустила голову на подушку. Но всё равно она продолжала нежно и пристально смотреть в серые, необычайно глубокие глаза Влада (один из которых, к её величайшему сожалению, был погасшим, отсвечивавшим в бликах пробивавшегося в окно тусклого зимнего солнца своей помутневшей радужкой), с неизъяснимой жадностью черпая в них силу и совершенно покинувшую её волю к дальнейшей борьбе, именуемой жизнью.

После того как Влад вернулся из больницы, он ощутил необыкновенный подъём. Да, Ладушка пока совсем слабенькая и беззащитная. Но она нуждается в нём. В его поддержке, помощи и защите. Это несомненно. Сейчас он ощущал это как никогда прежде. А значит, вместе они непременно справятся.

Работа над ласточкой, парящей в небесах, – этим грандиозным шедевром, который Влад лепил для Лады из полимерной глины, – наконец-то сдвинулась с мёртвой точки и пошла как по маслу. Теперь масштабная фигура ласточки постепенно переставала быть статичной и обретала жизнь.

Как ни странно, опыт лепки и росписи имбирных пряников во многом помог Владу в дальнейшей работе над глиняным изделием. Он буквально чувствовал подушечками пальцев самую сущность глины, как в своё время ощущал сущность имбирного теста, и проникался этим ощущением целиком и полностью, погружаясь в него с головой.

Кроме того, роспись имбирных пряников научила Влада грамотно смешивать цвета и безупречно выводить линии, а затем творить из них невероятные узоры, «размывая» контуры рисунков с помощью стека-зубочистки. В лепке из полимерной глины для создания подобного эффекта Влад стал активно пользоваться гелем «Жидкая пластика», который он щедро наносил на корпус и огромные крылья глиняной ласточки, смешивая его с полимерной глиной различных оттенков, создавая неповторимый живой колер.

С вязанием шали из пуха оренбургских коз, правда, выходило не всё так гладко, особенно на первых порах. Потом-то Влад как-то приноровился и стал затрачивать на это трудоёмкое дело гораздо меньше усилий. Но поначалу приходилось до рези напрягать единственный видящий глаз и до болей в суставах натруждать пальцы, непривычные к вывязыванию тонкого ажура в бесконечных петельных каскадах.

Усталость и без того ослабленного долгим и изнурительным восстановительным периодом после аварии организма сказалась и на проектировании дома на берегу озера, которым Влад занимался по желанию погибшего брата. Нет, нельзя было сказать, чтобы это дело совсем никак не двигалось. Но Влад чувствовал, что с каждым новым подходом черчение становится для него всё сложнее, линии получаются менее уверенными, а конечный результат превращается в зыбкий мираж, который маячил где-то в отдалённой перспективе.