Екатерина Митрофанова - Дарю тебе небо – Дорога в Вечность

Возможно, когда-нибудь он и сумеет закончить этот проект. Но ведь, помимо внешнего фасада дома, надлежало спланировать ещё и интерьер помещений, а уж на это Влада точно не хватит. Как это ни печально было осознавать, но даже при самом удачном исходе проектирования всё равно потребуется помощь со стороны. Но Владу очень не хотелось обращаться к Ладиной матери. Отвлекать человека от важных дел – ещё чего! Нет уж! Он обязательно что-нибудь придумает. Пока же он будет дорабатывать внешний фасад дома и искать пути решения для дальнейших действий.

А ведь ещё у него есть небеса. Нарисованные, правда, но хоть что-то. Влад должен во что бы то ни стало улучшить технику в работе над их изображением. Внезапно ему вспомнились великолепные шали из пуха оренбургских коз. Эта тончайшая, почти невесомая паутинка. Она была какой-то особенной – словно живой. Отчего так? Это мягчайшее пушистое изделие словно бы дышало изнутри. Прямо какое-то непостижимое волшебство!

Вот такого потрясающе живого эффекта и не хватало изображённым Владом небесам. Каждому из его рисунков, неизменно выполняемых в технике гризайль. Что может одушевить эти эскизы, словно бы хранившие на себе след давно забытой седой старины? Как накинуть на них эту тончайшую, едва осязаемую, но, несомненно, живую паутинку шали?

А что, если… Ну конечно! Мел! Просто взять тонированную бумагу, нарисовать небеса, как и прежде, в технике гризайль, используя сангину и сепию, но добавить несколько штрихов простого белого мела!

Владу это решение казалось идеальным. И как только он раньше не подумал ни о чём подобном! Несомненно, это открытие. Его, Влада, открытие! Подлинное озарение свыше!

Влад уже видел внутренним взором это причудливое своеобразное сочетание. Он буквально ощущал всем своим существом, как в создающие эффект старинной фотографии тона сангины с вкраплениями светлой и тёмной сепии плавно вливаются линии белого мела. Тонкие, словно воздушная паутинка шали из пуха оренбургских коз, но, безусловно, одухотворённые, живые.

Владу сию же минуту захотелось испробовать свою новую задумку на деле. Он чувствовал, что результат окажется потрясающим, и ему не терпелось в этом убедиться. Значит, он всё-таки чувствует небо! Столь же тонко и безраздельно, как и его погибший брат! И вероятно, он, Владислав Озеров, тоже смог бы управлять самолётом – не хуже Стаса, ничуть не хуже, – не случись той миллиарды раз проклятой аварии!

Расписанная весёлыми цветами пищевых красителей и бережно упакованная в картонную коробку с незатейливой дарственной надписью порция имбирных пряников отлежалась достаточное время, пропиталась ароматизаторами и глазурью как раз к следующему визиту Влада в больницу.

Влад знал, что Ладе теперь можно было употреблять лишь специальную диетическую еду – жидкие каши, овощные пюре, бульоны. Всё это входило в рацион больничной столовой, так что в этом отношении Влад был спокоен. Но ведь от самой чуточки мягкой сладкой выпечки к чаю наверняка вреда не будет. Тем более что Влад вложил в это угощение лучшую часть своей души. Он решил посоветоваться на эту тему с Ладиным лечащим врачом и, если тот не станет возражать, отдать дожидавшиеся своего часа пряники той единственной, кому они предназначались.

С шалью из пуха оренбургских коз, с помощью которой Влад так мечтал «отогреть» Ладушку, во всём богатстве смыслов этого слова, дело обстояло куда хуже. Влад досадовал, что ему не удалось закончить вязание к прошлому визиту в больницу, когда его пустили к Ладе в первый раз. Но на этот раз он непременно должен справиться. Он просидел за работой всю ночь, нещадно напрягая единственный видящий глаз, – благо чудесная гибридная линза в разы облегчала зрительные задачи, – и к утру тончайшая, как лёгкая паутинка, но, несомненно, тёплая пуховая шаль была готова.

Влад вывязал последнюю закрепляющую петлю, внимательно оглядел воздушное изделие, придерживая его на вытянутых руках. Затем очень аккуратно и бережно сложил шаль – сначала вдвое, затем ещё вдвое – и убрал в широкий полиэтиленовый пакет, отдельно от покрытых глазурью ароматных пряников в картонной коробке, для которых заблаговременно был заготовлен другой пакет.

В больницу поехали, как обычно, вчетвером – Ладины родители и Влад с матерью, на долготерпеливом «жигулёнке». Ладины родители и мать Влада не стали сразу заходить в палату. Уж они-то знали, насколько остро этим двоим, которые теперь обретали друг друга ценой жестоких потерь и невзгод, необходимо побыть наедине.

Даже пожилая соседка Лады, едва только Влад с двумя полиэтиленовыми пакетами наперевес вошёл в палату, проявила чудеса тактичности и, накинув поверх плотной льняной сорочки махровый халат, торопливо прошаркала к двери, исчезнув за ней.

Напряжённый и озабоченный взгляд Влада сначала метнулся к кровати Лады. Лишь убедившись, что с девушкой всё в порядке, разумеется, относительно, по меркам больницы, Влад огляделся по сторонам. Теперь он заметил некоторые детали, которые напрочь проигнорировал в прошлый раз, когда ему впервые позволили посетить Ладу.

Палата оказалась не слишком просторной, но достаточно уютной и светлой, в ней царила стерильная медицинская чистота. Полупрозрачные тюлевые занавески были раздвинуты, впуская в небольшое окошко с узкими ставнями полоску дневного света, позолоченную тусклым бликом зимнего солнца. Две стандартные больничные кровати с деревянными тумбочками в изголовье стояли друг напротив друга, а чуть в стороне помещался широкий полированный стол.

Влад не знал, как ему быть. Он хотел крепко обнять осунувшуюся, измождённую болезнью Ладу, чтобы больше её не отпускать. Но пока их отношения ещё не перешли той незримой черты, когда такое откровенное выражение чувств стало бы ему позволительно. Что примечательно – Лада уже могла разрешить себе без стеснения и ненужного жеманства обнять Влада и плакать, уткнувшись в его плечо. Наверное, это потому, что Лада была на три с половиной года старше Влада, либо потому, что она только-только потеряла сестру, а возможно, и по иной причине. Но в её случае это выглядело вполне естественным.

В случае Влада всё было иначе. Нет, он не стыдился своего нежного чувства к этой трогательной девушке, лежавшей на больничной кровати. Он знал, вернее, ощущал подсознательно, что сейчас Лада находится в таком состоянии, что она покорно и безропотно примет любую его ласку, даже самую смелую и безрассудную. Не отвернётся. Не оттолкнёт. Но будет ли это честно и правильно по отношению к ней? Не обидит ли её подобная поспешность с его стороны? Не оскорбит ли?

Нет. Он ещё не заслужил этой девушки. Не добился её взаимности. Она просто по-дружески делится с ним своим горем и деликатно принимает его поддержку и помощь. Хотя какая уж там помощь? Принесённые Владом забавные фигурки, вылепленные из имбирного теста, покрытые глазурью, расписанные и чуть присыпанные кокосовой стружкой? Пуховая шаль, аккуратнейшим образом вывязанная диковинными узорами и дожидавшаяся своего часа в полиэтиленовом пакете? Смешно. Этим Влад и на тысячную долю не оплатил того участия и заботы, которые Лада в своё время проявила к нему.