Раиса Крапп - Дашенька. Роман

Подхватил Костика, прошёл несколько шагов до забора и там отпустил – голой задницей в густые заросли дикой крапивы.

Костик заорал благим матом и вскочил как ошпаренный. Двор взорвался хохотом.

– Ну, Кир… Ну ты придурок! – чуть не со слезами причитал Шалый, спешно приводя себя в порядок. – Я же пошутил!

Кирилл отвернулся от него и, глядя на мужиков, сказал:

– Если узнаю про кого, что об нас с Дашей шутит – голову сверну.

Несмотря на веселье, слова Кирилла прекрасно расслышали. И смех как-то потерял характер дарового развлечения. Над Шалым ещё посмеивались, но уже кто-то кашлянул смущённо, кто-то, глядя на Костика, с осуждением покачал головой, кто-то хлопнул по спине:

– Брось, Кир. Костик-то известный мудрец.

Впечатление же у зрителей осталось неизгладимое и такое большое, что просто распирало каждого изнутри. То есть было совершенно необходимо поделиться им с кем-то ещё. Как бы то ни было, а c тех пор прекратили вить сплетни вокруг Даши и Кирилла.

Людские пересуды, они похожи на стихийное бедствие – приходят, никого не спрашивая, оставляют за собой разрушения большие и малые; если от них и не обрушиваются дома, то в сердцах человеческих, порой, не меньшие потрясения происходят. Кто был втянут в подобный катаклизм, тот знает. И, подобно оку тайфуна, точно так же внутри сплетен и злословия нередко образуется зона мнимого покоя – люди, невольные герои молвы, могут очень долго даже и не подозревать о том, как все знакомые и незнакомые на сотни ладов перемывают им косточки.

В таком «оке тайфуна» некоторое время пребывала портниха Мария, чьи золотые руки деревенские бабы оценили очень быстро. Уже после истории с Костиком Шалым она узнала новость, о которой успело посудачить всё село, и до Марии докатилась в последнюю очередь.

Сообщила ей об этом одна из клиенток, явившись за своим заказом. После последней примерки остался сущий пустяк – пуговицы пришить, только что принесённые заказчицей. Мастерица пустячную работу доделывала да развлекала гостью разговорами. Та и спроси:

– Что, много ли несут шить?

– Работы хватает, только поворачивайся. Да где бы времени ещё хоть маленько бы взять. И так, хоть спать не ложись. Вон три отреза ещё не тронутые лежат: два платья и юбка.

– У тебя, Мария, вон какая помощница в доме! Как ни увижу: то в огороде копается, то воду с колодца несёт, то в магазине встретишь – хозяйка да и только.

– Это правда, Дашуня у меня умница, вся моя радость в жизни.

– А уж приветливая, уважительная, всегда поздоровается, всегда с улыбкой, встретишь – аж на душе радостно. А что работы много, это хорошо, тебе сейчас, Мария, никакая копейка не лишняя.

– Ну, копейки-то лишней у нас нет и не было никогда, – засмеялась портниха.

– Да оно и у всех так, а только тебе теперь приданное для дочки готовить пора.

– Ой, – отмахнулась портниха, – до приданного нам ещё далеко.

– Ну не скажи! Тут зарекаться не надо, когда невеста в доме. Да ещё когда такой кавалер обхаживает. Глазом не моргнёшь, как они это дело мигом порешат.

– Какой ещё кавалер? – нахмурилась мать.

– Да будто не знаешь, – недоверчиво махнула на неё рукой заказчица. – Завидный кавалер, не какой-нибудь завалящинький. Кирюха, правда, балованый маленько, так это бабы же сами и виноваты. Но он парень добрый, не обидит. Наоборот, ты погляди, как за Дашутку стоит, прям стеной каменной. Уж я так смеялась над Костькой! Поделом ему, дуролому, – и, видя, что Мария слышит об этом впервые, с радостью и красочно описала происшествие на автобазовском дворе.

Заказчица ушла, довольная обновой, не подозревая, какую бурю посеяла в сердце Марии.

Отношения матери и дочери нельзя было назвать особо доверительными. Не то, чтобы Даша преднамеренно что-то скрывала от мамы, ей и скрывать было нечего, просто по характеру она была такая: то ли сильно самостоятельная, то ли не любила попусту языком молоть, но никогда у них не случалось разговоров типа: «Ой, мама, у нас в классе такой мальчик, такой мальчик!» Если мама спрашивала – Даша охотно рассказывала ей об учителях и одноклассниках, но случалось такое нечасто. Может, мать и сама немножко виновата была – вечно занята, то на работе, то дома за машинкой. Дочка вот, на глазах: здоровенькая, весёленькая – что ещё надо?

Но оказалось, дочка-то молчала, молчала да и, не сказавшись, выросла. И ухажера себе завела, тихоня. Да кого! Никого другого, как Кирюху, которого бабы уже по всем крымам-рымам провели! А теперь он Дарёнку приглядел! Теперь из-за него её имя на каждом углу склоняют! И она ни слова ни полслова матери! Да в кого она такая скрытница уродилась?!

Такое внезапное прозрение оказалось для Марии очень неприятным и даже болезненным. Об Кирилле, она, конечно, уже слышала немало, сама же и расспрашивала баб, повстречав его как-то на улице, – не заметить такого богатыря было нельзя. Рассказы о нём не шибко её затронули – ну, поулыбалась, покачала головой, да и всё. Что ей чужая жизнь? У парня своя мать есть, пусть её заботит. При случайной встрече с Киром скорее любовалась им, чем вспоминала слышанные россказни. И вдруг оказалось, что всё это имеет столь близкое отношение к её Даше!

Чем больше Мария думала об том, на что открыли ей глаза, тем больше негодовала.

Даши дома в этот час не было, сказала, что побежала к подружке, да и исчезла. А у Марии уж каких только мыслей не завелось в рассерженном уме: да к подружке ли? да не на свидание ли с этим… Кириллом? Да неужто её Дашутка может так обдуманно от матери таиться? И уже никакая работа в руки не идёт, а, наоборот, из рук всё валится, нитки путаются, как будто сроду иголку в руках не держала. И уже не сидится Марии на месте. На крыльцо вышла, веником два раза махнула – вроде как не без дела вышла. К калитке подошла, поглядела в один край улицы, в другой… да хоть бы Дарья скорее вернулась, хоть встречь ей беги… А, вот! Хлеба купить не помешает, меньше трети булки лежит в хлебнице, всё равно завтра покупать придётся.

Скинула Мария передник, и за калитку. Зачем, если по правде сказать, она и сама не знала – ну невмоготу дома одной быть, извелась вся.

Час вечерний был, люди с работы пришли. По летнему времени в доме делать-то особо нечего, а вот во дворах, в огородах забот хватает. Детей тоже до самых потёмок в дом не загонишь. В общем, шумно, людно. Мария только успевает на приветы отвечать, да ведь теперь за каждым взглядом, за каждым словом, за каждой улыбкой чудится ей любопытство да намёк, как по угольям горячим вдоль улицы идёт. Уже и не рада, что из дому вышла. Сроду ничего такого не испытывала, а ведь бывало, и об ней судачили, да тогда не так было, тогда она умела отряхнуть это с себя, и осыпались пересуды как сухая грязь, не приставали. А вот когда дочки касается – это совсем по-другому.