Александра Дроздова - Прости, мне пора. Роман-путешествие

Вскоре на лестнице раздаются шаги. Шаги одного человека.

– Это фрителли, – говорит Лоренцо, – протягивая мне бумажный пакет, в котором лежит что-то горячее с запахом ванили и корицы, – к сожалению, ничего более существенного там не оказалось. Чем здесь пахнет? Ты куришь?

– Когда нервничаю.

– Ты нервничала? Почему?

– Тебя долго не было. Я испугалась.

– Тебе нечего бояться со мной, Тезоро 23 23 Тesoro – сокровище (ит.) . Употребляется как ласковое обращение в значении «милый/-ая». , – произносит Лоренцо, целуя меня в макушку.

– Фриитеелли… – повторяю я, растягивая гласные, будто пробуя слово на вкус, – что это?

– Сладость, которую пекут в Венеции в дни Карнавала.

Фрителли оказываются пончиками с изюмом, кусочками орехов, курагой и горячим заварным кремом внутри. Сверху они посыпаны сахарной пудрой. Золотистая корочка хрустнула, и я почувствовала, как во рту тёплой молочной рекой растёкся крем. В тот момент, прикрыв глаза, я, кажется, заурчала от удовольствия.

– Хочешь вина?

– Можно.

– Обычно в Италии мы пьём вино за ужином или за обедом…

– Знаю, знаю. Будем считать, что у нас ужин.

Замотанная в простыню в позе «по-турецки», я сижу в чужой стране, в непонятной квартире с малознакомым мужчиной, жуя пончики ночью и запивая их вином. Большего «не комильфо» и представить себе нельзя. Но итальянца это всё забавляет. Он смотрит на меня с любопытством:

– Расскажи что-нибудь о себе.

– Что ты хочешь знать?

– Что-нибудь, – Лоренцо пожимает плечами.

– Разве тебе не достаточно того, что ты уже знаешь?

Эта встреча в Венеции была той идеальной ситуацией, которую французы называют «un truc de passage» (эпизод, проходящий момент, случай), когда люди легко и просто могут себе позволить делать то, что хотят, ибо они не обременены никакими условностями. Мы позволяем себе быть настоящими только с чужаками, которые исчезнут из нашей жизни также внезапно, как и появились. С ними мы можем быть безрассудными, отчаянными, искренними. Проживать каждое мгновенье как последнее. С ними можно не играть, потому что в такой ситуации ты не отягощён своей социальной ролью. В этом секрет того всепоглощающего счастья, которое накрывает нас порой, как нам кажется, так не вовремя и так не с теми. На самом же деле, периодически подобная разрядка необходима каждому, ведь начиная с рождения, мы живём под гнётом всевозможных обязательств и условностей. Наша жизнь целиком и полностью состоит из запретов и ограничений. Мы боимся быть самими собой, ведь нас могут не понять, осудить и, чаще всего, так и происходит. Я ничего не хотела знать о нём. И ничего не хотела рассказывать о себе. Это всё было бы лишним, неуместным. Грубый клин реальности не должен был врезаться в магию той ночи, чтобы своей уродливостью не разрушить её.

– У тебя удивительно красивые руки, – Лоренцо медленно целует каждый пальчик. Затем тянет меня к себе. Всё ещё пребывая в позе «лотоса», я теряю равновесие и падаю. Засмеявшись, поднимаю голову и, хитро посмотрев, тихо говорю:

– Ты знаешь, я сейчас с большим удовольствием попробовала бы десерт, – и с этими словами целую его грудь, скользя губами и языком по животу всё ниже. Он откидывается назад, опёршись на руки, издаёт глухой стон. Лоренцо… Неистовый, неутомимый, всегда готовый.

Когда ночь уступает свои права первым зарницам, я на цыпочках выхожу из спальни, лишь на секунду обернувшись в дверях, чтобы в последний раз взглянуть на спящего Лоренцо. Мысленно произношу «спасибо» и шагаю в холодное венецианское утро, с едва проступающими золотисто-оранжевыми бликами на горизонте. До гостиницы меня провожает компания редких фонарей и влажный февральский воздух. Карнавальная ночь закончилась, маски сняты, и теперь нужно снова возвращаться к обычной жизни, в которой нет места роману с итальянцем, как, собственно, и с кем-либо ещё. Я только пару лет как стала спокойно жить, восстановившись после болезненного разрыва, уяснив для себя одну простую истину: удачных романов не бывает. Желания принимать участие в подобных играх больше не возникало. А от этого итальянца так и веяло неприятностями. Находиться рядом с ним дальше было бы преступлением против самой себя. Да и что у нас может быть общего? Венецианский архитектор, живущий в одном из красивейших городов планеты, с рубашками ручной работы, которую нельзя не заметить по вышитым инициалам, и обычная русская девушка – переводчик. Наша встреча была чудом или нелепой случайностью, это уж кто как видит, но то, что случилось на Карнавале, должно там и остаться.

Он позвонил через два часа, удивлённый и раздосадованный моим отсутствием. Я не смогла внятно объяснить своё бегство, поэтому отшутилась фразой:

– Карнавал окончен.

– Как окончен? Ещё целая неделя.

Ладно, «проехали». Я молчу. Что я могу сказать?

– Ты поужинаешь со мной сегодня?

– Я уезжаю вечером.

– Ну нет!! Как же так? Куда ты едешь?

– В Милан.

– Хочешь, я приеду к тебе?

– Лоренцо, не думаю, что это удачная идея, – я стараюсь отказать ему как можно мягче. Но эту историю нужно закончить.

– Хорошо. Но если передумаешь, только скажи. Что ты будешь делать до поезда?

– Пойду посмотреть Собор Санта-Мария делла Салюте. Потом у меня билет на сегодня в Галерею Академии.

– Давай выпьем кофе часов в одиннадцать в том же баре, что и в первый раз? Сможешь прийти?

– Хорошо.

После кофе мы выходим к остановке трагетто 24 24 Тraghetto – паром, переправа (ит.) . Общественный транспорт в Венеции виде гондолы, который за небольшую плату перевозит пассажиров с одного берега Большого Канала на другой. Сан-Джилио и он, отдав паромщику пятьдесят евроцентов, усаживает меня не на туристический аттракцион – гондолу, обитую алым бархатом и начищенную до блеска, а в неказистую лодку с деревянными лавками. Именно этим транспортным средством пользуются настоящие венецианцы. Это так здорово и захватывающе – почувствовать себя хоть немного частью нетуристической Венеции! Я даже попыталась не садиться, а проехать стоя, по примеру местных жителей, но как только мы отчалили, чувство равновесия начало меня подводить. Не так-то это просто, как кажется, – ездить стоя в трагетто, скажу я вам! Поэтому лучше присесть. Итальянец с берега провожает меня взглядом, но его безжалостно поглощает туман. В какой-то момент Лоренцо просто растворился в нём, растаял, как наваждение или предрассветная дымка. Был и нет. Впрочем, грань между сном и реальностью в этом городе абсолютно размыта, и никто не скажет, где заканчиваются грёзы и начинается пробуждение. Я оборачиваюсь. Из серой мглы вырастает и надвигается на меня могучее строение базилики.