Ирина Июльская - Зоя, или На перекрестках судьбы

Виктор подошел к написанному им когда-то портрету жены и вглядываясь в знакомые черты, спросил:

– Что мне делать, Мария? Такой, как ты, так и не встретил… Прости, Маша, но мне кажется я влюбился в эту девочку. Голова седая, а сердце бьется, как у подростка. Маша, помоги мне… – И Виктор прижался лицом к портрету. – В этой квартире он явственно ощущал контакт со своей умершей женой, которую, как он всегда считал, любил и, конечно, уважал, но страсть, вспыхнувшая к Зое сожгла все вокруг себя. И сейчас он просто мужчина, а не обласканный званиями и почестями известный художник, он все бы это не раздумывая бросил ради любви этой прекрасной юной девушки. Нигде нет ему покоя и в этой квартире тоже.

Подойдя к телефону, Виктор набрал номер своего друга, известного ученого с которым ему остро захотелось встретиться прямо сейчас, если это возможно.

Академик Берсенев, знаменитый хирург, портрет которого Виктор писал и дружбу с которым очень ценил, жил в знаменитом Доме на набережной, на Берсеневской набережной. Этот факт часто становился поводом для шуток, что набережная названа в честь академика Берсенева и некоторые неискушенные гости верили этому, особенно иностранцы.

Подъехав к дому и припарковав машину, Виктор поднялся не лифте на 7 этаж печально знаменитого дома, построенного для советской элиты и являвшимся символом достигнутого успеха и высокого статуса. Теперь трудно сказать, что чувствовали люди, получавшие ордера на заселение в квартиры подвергнувшихся репрессиям и получивших сроки в лагерях, а некоторые и высшую меру. И хоть те времена давно прошли, но и после смерти Сталина за домом тянется печальный, траурный шлейф тех событий.

Евгений Сергеевич Берсенев был намного старше Виктора, но не потерял ни веселого нрава, ни оптимизма и вкуса к жизни, несмотря на многие жизненные испытания, выпавшие на его долю. Они встречались с Виктором на заседаниях в высоких инстанциях, академик Берсенев – Герой Соц. Труда, занимал большие общественные посты, но еще продолжал присутствовать на операциях и консультировать в ЦКБ или в Кремлевке.

Виктор был за рулем, поэтому на столе были только безобидные напитки и клюквенный морс, приготовленный хозяйкой дома Аллой Сергеевной, с которой Берсенев Евгений Сергеевич прожил всю жизнь в любви и согласии. От этой пары исходило удивительное человеческое тепло и заряд оптимизма.

– Что с тобой, друг мой? – внимательно вглядываясь в лицо Виктора, произнес Евгений Сергеевич.

– Вот за этим я к вам и пришел… – загадочно, произнес Виктор.

– На что жалуетесь, молодой человек? – продолжал в своей шутливой манере знаменитый на всю страну врач.

– Не ем, не сплю, не хочу ничего делать, места себе не нахожу. – ответил Виктор, стараясь улыбаться.

– Так, на лицо все признаки влюбленности, молодой человек! А влюбленность, хоть некоторые и склонны считать чем-то сродни болезни, но я лично придерживаюсь обратного мнения и вполне согласен с Пушкиным, что ее порывы бывают и плодотворными, тем более для людей творческих. – добавил академик.

– Она слишком молода для меня… двадцать лет разницы… – Виктор обхватил голову руками.

– Эх, мне бы Ваши годы, молодой человек! Тридцать восемь всего! Да Вы мальчишка! Слушай, Виктор, а мне что тогда остается делать? На Новодевичье завтра, прямо с утра? Нет, друг мой, жить надо до последнего вздоха! – и слегка понизив голос, – я вот тоже иногда на молоденьких заглядываюсь. Признаюсь, брат грешен! Но только заглядываюсь и ничего более… А ты в старики себя записал, чтобы больше подобного не слышал от тебя! Красавец, талантище, не пьешь… А как с курением? —

– Держусь, Евгений Сергеевич! —

– Вот и держись! А то приехал на ночь глядя… расстроил меня! Старик нашелся! – и Евгений Сергеевич грозно посмотрел на Виктора. Посидев около часа, они распрощались, а Виктору и вправду стало легче после их разговора. С легким сердцем и даже в приподнятом настроении он поехал на Масловку в свою студию, где большей частью проживал постоянно после смерти жены. Ему было здесь привычно и удобно, да и работа всегда под рукой, а главное, не было горького чувства утраты близкого человека. Неприхотливый Виктор сам себе готовил, а так как он ел немного, то проблем с этим не было. А когда хотелось чего-нибудь особенного, ходил обедать или ужинать в ресторан гостиницы «Советская», известном до революции как «Яр», находившийся неподалеку.

Как только Виктор зашел в свою студию, раздался телефонный звонок. Виктор быстрым рывком оказался у телефона, схватил трубку. Это была Зоя. Они договорились, что она придет позировать завтра, в воскресенье к двенадцати часам дня. Виктор не сразу положил трубку, а сидел какое-то время с ней в руке, в трубке уже были короткие гудки, которые он не слышал и лишь просидев так медленно приходя в себя, положил трубку на телефонный аппарат. Всю ночь Виктор не спал, проворочавшись с боку на бок, часто выходил на балкон и курил. Уснул он только под утро.

Проснувшись рано и как всегда приняв душ и побрившись, Виктор съездил на находящийся неподалеку Бутырский рынок, где купил цветы и фрукты. В студии стоял столик, на который Виктор поставил большую вазу полную фруктов, в ней были: мандарины и апельсины, красивые крупные яблоки, гроздья узбекского винограда, ярко-оранжевая хурма – все, что можно было купить на московском рынке зимой, в далеком 1970 году. Импортных фруктов тогда было немного, а бананы, вообще, были страшным дефицитом и за ними всегда стояли большие очереди. Но Виктор был на спецобслуживании, ему полагались особые продовольственные пайки и дефицитные товары, так что толкаться по очередям в полупустых магазинах ему не доводилось.

Виктор ждал, ждал ее, свою Музу Зою Бурмину, как ждут появления солнца после долгой полярной ночи. На больших старинных часах было 11.45 утра. Ровно в полдень, раздался звонок в студии. Виктор поспешил открыть дверь, на пороге стояла Она, его Фея, Муза, Мечта. Сердце предательски сжалось, в висках застучало, но он, конечно, сделает все, чтобы ничем не выдать себя, свои истинные чувства. Он художник и профессионал, и он будет работать, как и положено художнику и профессионалу со своей моделью.

Виктор широким жестом пригласил Зою войти в студию, затем помог ей снять пальто и провел в огромную светлую мастерскую, где было много развешанных по стенам полотен, некоторые незаконченные работы стояли прямо на полу, прислоненные к стене.

Виктор предложил выпить вместе кофе и пошел на небольшую кухню, отгороженную перегородкой, откуда доносился ни с чем несравнимый аромат настоящей советской Арабики. Кто жил в те времена поймет, что имеется ввиду. Сейчас трудно купить настоящую Арабику и цена на нее не сравнима с той ценой, по которой покупали кофе граждане СССР в период 70-х годов.