Александра Барвицкая - ЭРАтическая эРОДикА. ВЕСЕННИЕ ПОЭМЫ

– губами ласкай!.. – жарко мне…
– на них остаётся песок.
как я такой – домой?..
– мни песок! – выжимай сок.
только с себя не смывай!
я – твой дом.
навсегда – мой!
мой меня! – обнимай!..

и потёк счастливой слезою сочной —
как хотела! —
по её песочному
горящему в дрожь
телу.

растаял! —
излился – на ней – морями!
слеза иссолилась в суть:
– будь же! – моей! – будь!
пой – для меня – «МИ-р!».

– ми-
лый…
малый…
ми-
лый…
мало! —
до донышка – всю – возьми!

ну же!
не дли…
ну же…

вливался в неё – всё глубже!
проникая в песчинку каждую
атомом
нежности радужной:

– изольюсь в тебя! и-зо-ль-ю!
– я люблю тебя!
– я – люблю!!!
веришь мне?
– верю.

– куда бы я ни пропал,
это значит – внутри – в тебе!
в двери
вошёл навсегда!
совпал.

целое – не расколоть на части!
(не бьётся – стеклом – вода.)
лейся жизнь! выливайся в счастье!..

– хочешь меня?..
– да…

и…
рас-
тво-
ри-
лись —
друг в друге…

раздвинули створки суши —
упругие —
своим океаном:
– слушай наш шёпот, земля! слушай…

растекается пеной прибой:
– только твоя…
– лишь твой…

и жар от неё —
Гольфстримом —
к его – родной! —
огромной! —
вмещающей разум земной —
голове!

добавить свою безумность! —
всё выше! выше!..
отдаться! —
не дать изольдиться опять!

– мой милый,
мой Малый,
ладный…

а он – Лабрадором —
нежной прохладой
таянья:
– тише, родная… слышу… —
в лагуну
её жаровни —
испариной заласкать!

жизни источник – ЛьЮ…
выливается в – Я ЛЮБЛЮ…

изгибает течением плавным:
пусть
рыба – плещется,
плавает!
искрит серебром слова —
ЛьЮ-щегося —
простого…

так – формула: холод-жар —
обнимает земной шар.

держится ось
на ПАРной подкорке —
мыслью любви – восьмёркой.

омывает планету горяще-снежную
течение
бесконечное
нежное…

1.
в мире цветов, где я родилась —
(далеко. – не здесь!..
не каждому – в то игольное ушко дано пролезть!) —
марты сплетают пятую вязь —
во всю разбухая сиренью – по-летнему.

и знает тот мир об одной красивой примете:

нужно встать на рассвете,
когда солнце едва над горизонтом зависнет,
найти сиреневый пятилистник —
и съесть —
этот цветущий в счастье билетик.

2.
а в Москву этот март приходит однажды – маем.

я наброшу на плечи плащ.
и выйду, его принимая…

3.
там – весенний Арбат устал от столпотворения.
измождён.
исхождён.
изнурён.
искушён.
испьянён. пивною кипью испенен.

не поёт сегодня, не красится (не с руки!).
нынче небо краплёной брызжет росой. и он
попрятался под козырьки.

4.
а я – Арбатом – каблуком попирая его наготу —
иду к тому,
кто зовёт глазами босыми.

и от вкуса билетика во рту —
сиренью тону —
по ступенькам – к нему
поднимаюсь —
в троллейбус синий.

5.
– эй, диджей!
помоги мне, поставь Высоцкого,
чьи песни —
больше моих стихов —
любит любимый мой vis-а-vis.
не щади: ни струны, ни связок.
да пожарче подлей басы!

– эй, гарсон!
принесите сиреневый сок мне!
я в зрачках, что напротив, —
с «Балладою о любви» —
сиреневой пятой вязью
остаюсь в этом троллейбусе.

6.
а за окном —
всё люди,
всё люди,
люди…

бегут по арбатским лужам.
промокшие насквозь – в печаль впечатаны дней.
их одинокие, впитывающие души
о брусчатку истёрлись в поисках пары.

– люди!
лужи – не страшно!
лужи – блюдом
зеркалят неба глаза.
пусть лужи будут!
без них – нельзя.
путь одиночества – в никуда – куда страшней.
слишком он мне знаком.
вам – не хочу!
испаряюсь в любимом.
вся растворяюсь в нём.
от одиночества вас укрываю своим паром —
своим
пятилистным
зонтиком.

7.
колесом себя от земли оттолкнув,
и от солнечной вспышки ослепнув,
(зачем глаза, когда видишь уже и без них?)
по небесной кладовке шаря рукой,
полетел мой троллейбус синий
над Арбатом,
над лужами,
над Москвой,
над Россией…

над шариком.
и над
бездной…

1.
Был год восьмой.
Луна была слепа.
Она на ощупь шла над горизонтом —
поверх деревьев, задевая горы,
вцепляясь в тучи в поисках дороги.

Был нужен поводырь ей, но его
Луна не ощущала ни вблизи,
ни в той дыре, в которой —
раньше знала —
сияли звёзды.

Луна пыталась вскармливать фонарь,
но ветер задувал её лучину.

Она входила в новый год с надеждой
на обретенье,
но валилась навзничь
под тяжестью отпущенных потерь.

Потери,
рассыпаясь на осколки,
в лицо впивались, в мёртвые глазницы,
ещё сильнее ранили клетчатку
и до того уже ослепших дыр.

2.
Был год девятый.
Солнце ускользало
из лап восходов, падая в закаты
так быстро, что едва хватало часу
наполниться хоть капелькой тепла —
живительного, но едва живого —
не согревающего —
ни себя, ни время —
от пустоты сжигаемого сердца.

Пустело всё.
Пустующее сердце
сжигало плоть и разум.
И глаза.

От копоти той – яблоки чернели,
скрипел хрусталик, оболочка жалась
фиброзная, а радужка кроилась,
отслаивая все цвета до бели.

Пустело всё.
И Солнце, и Земля.

3.
Был год десятый.
Время пустоты.
Которое, сжимаясь в черноту
Дыры вселенской,
втягивало космос.

И расщепляло атомы и ядра
последних отголосков старой эры,
вдувая пыль в астральные колодцы,
в переработку отправляя слово,
отказывающееся от нови,
не понимающее, что настало время
для перемен воды, несущей мудрость. —
Для перемен.
Для льющейся воды.

4.
День два-один.
Восьмой сиван.
Автобус,
взлетевший над просторами России,
готовился к посадке-остановке,
когда мужчина – женщине земной —
сказал:
– Не бойся ничего.
Отныне
и Ты, и Сын мой – под защитой света.
И грязь к тебе уже не прикоснётся
толпы, несущих душу, как лохмотья,
пытающихся затолкать локтями,
догнать дыханием своим гниющим
тот воздух, что тебе предназначался,
и чрево, что хранится для живых.