Елена Рогозина - Планета сломанных душ

Мужик внизу настолько комично, оттолкнувшись одной ногой сильнее, чем другой, подпрыгнул, едва смог удержать равновесие при приземлении, замахал изо всей силы растопыренными в разные стороны руками, долго не мог прийти в равновесие, балансируя вышедшим из-под контроля телом. Едва выпрямившись, он стал дико озираться по сторонам выпученными глазами, одновременно ощупывая себя и слегка похлопывая растопыренными ладонями по корпусу, как будто пытаясь утихомирить взбунтовавшуюся тушку, и не в состоянии сдерживать лившийся из него поток слов, говорил сам с собой: «Бля, чё это было-то? Это как это? Это че же я? Твою ж маманю!»

Так сильно и долго Артем не смеялся никогда в жизни. С подхрюкиванием и подвизгиванием, с утиранием слез, с болью в брюшине и в щеках. Немного успокоившись, он начинал постанывать: «Ооо… не могу больше. Мамочки… Ооо…» Но потом, вспомнив мужика, принимался ржать снова.

Обессиленный он повалился на диван и вдруг сквозь собственные взрывы смеха, «услышал» мысли соседки – бабы Маши, подслушивавшей его через стену и в страхе беспрестанно осенявшей себя крестным знамением: «Батюшки святы! Батюшки святы! Совсем умом сдвинулся видать! Если бы телевизор смотрел, так слышно было бы. Я вот на Петросяна всегда смеюся… Може, конечно, книжку каку смешну читает… А то кашлял недавно… Ах! Вот чё! Он…обкурился наверно. Никаноровна тадысь говаривала, у нее внук покурил чегой-то, траву какую-то что ли… Тоже ржал битай час, не мог угомониться. Ой-ой! Жалось-то какая! Хороший ведь парень был. Семья. А тут, значит, с Викой разошелся и пошел под откос. Ой-ой! Вот жись-то пошла!»

У Артема случился очередной приступ ржача. Прервать его смог только звонок в дверь. На пороге стояла та самая баба Маша, которая не смогла устоять пред искушением и не найти ответ на вопрос: читал он или все-таки курил, можно доверять человеку или окончательно списать его в неблагонадежные?

– Здравствуй, Тёмочка. Я вот чего к тебе… – запела она наисладчайшим голосочком, одновременно едва заметно поводя носом и забегая маленькими любопытными глазками ему за спину.

«Ничем не пахнет вроде как… – слышал Артем ее мысли. – Но книжки никакой тоже чёй-то не видать.»

– Ты ведь у нас в технике-то разбираться умеешь?

– В технике? – он с трудом давил рвущийся наружу ржак. – У вас что – мотоцикл? – тут он все-таки разразился сотрясающим стены смехом, выгнувшись сначала назад, потом резко согнувшись вперед пополам, когда представил бабу Машу верхом на Харлее в косухе и рокерской бандане с сигаретой в зубах.

– Простите… – с трудом взял себя в руки, в прямом смысле скрестив их на груди, усилием воли опуская подергивающиеся приступообразно плечи и тщетно пытаясь свести губы вместе.

– Да ничего, ничего… – смотрела она на него испытующе и слегка испуганно, – Какой же мотоцикл? Нету у меня никакого мотоцикла… Я вот к тебе чего – телевизор у меня барахлит. – Она уже жалела, что сунулась в пекло, но отступать было уже поздно. – Не посмотришь?

– Телевизор? Пойдемте, посмотрим. – Он энергичным шагом направился к ней в квартиру. – Какие симптомы?

– Симптомы? – с трудом поспевала за ним и мыслью, и ногами баба Маша. – Да вот знаешь, то вроде все ничего, а то потом раз – и волнами все пойдет. Рябь такая, знаешь?

– Рябь, значит? – пробормотал Артем, подойдя вплотную к чуду китайского производства.

Телевизор работал вполне исправно, но как только Артем сконцентрировал на нем свое внимание, картинка мигнула пару раз и на экране появилось изображение «из жизни муравьёв». Артем слегка отпрянул и перевел смущенный взгляд на бабу Машу, краем глаза увидев, что как только он это сделал, техника вернулась в исходное работоспособное состояние. Он замер, сглотнул, вся его веселость мгновенно улетучилась. Почти не отдавая себе отчет, он быстро уставился снова на экран. «Жизнь муравьев» не замедлила появиться. Не веря себе, он повторил процедуру несколько раз.

«Таааак…» – пронеслось у него в голове.

– Вы знаете, я в телевизорах-то не очень шарю на самом деле… – выдавил он, опасливо наблюдая за реакцией бабули.

«Что ж я, дура старая, наделала! – баба Маша в панике не могла отвести взгляд от прибора, составлявшего львиную долю интересов всей ее жизни. – Я ж его сглазила! Все ведь хорошо было! Накаркала, клюшка непотребная!»

– Вам, наверное, мастера лучше вызвать. – прервал он ее мысленный истерический поток, уже выходя из квартиры.

– Да, теперь надо мастера искать. – пробормотала она, закрывая за ним дверь.

Войдя к себе, он на мгновение застыл в прихожей.

– «Так подождите, я же все это время телик смотрел – и ничего! Как так?!»

– «Ты как смотрел? Расслабленно воспринимал то, что он показывал.» – отвечал кто-то у него в голове.

– «А. Ну да. Точно».

Переполненный эмоциями через край, Артем не заметил, как именно он получил ответ на свой вопрос. Он не задумался, почему это произошло так быстро и просто. А все потому, что ответ этот прозвучал в его голове его собственным голосом, а, следовательно, как бы там и родился. И потом – ничего удивительного: Артем же гений. И он начал эксперименты со всей техникой, что имелась в доме.

Тем временем в бесконечной темной Вселенной, испещренной россыпью мерцающих звезд и переливчатыми гигантскими облаками туманностей, летел из пункта А в пункт Б межгалактический отчет на очень древнем языке, чем-то отдаленно напоминающим санскрит: «Объект обнаружил «способность» кратковременного контроля примитивных моторных реакций себеподобных. Начал эксперименты с воздействием на простейшие технические устройства…»

Все эти многочасовые исследования Артема, а также частые, без всякого соблюдения дозировки, приемы препарата, не могли не сказаться на его психике. Проявляться это начало в ступорообразных состояниях, наступавших у него все чаще и чаще. Иногда он мог часами сидеть неподвижно, уставившись в одну точку. Особенно отличалась способностью «гипнотизировать» его одна старая, видавшая виды вещь.

Это была маленькая фарфоровая вазочка. Обычная фабричная штамповка, коих в Советском Союзе производили тысячами. Все одинаковые, на одно лицо. Вазочка эта долго стояла в бабушкином серванте за стеклом. Артем хорошо помнил ее еще маленьким мальчиком, когда он с родителями и бабушкой с дедом жили в маленькой двухкомнатной хрущевке. Вазочка эта в один прекрасный день разбилась и бабушка хотела выбросить осколки. Но дед не дал. Сидел на кухне долгими зимними вечерами и кропотливо склеивал ее. Потом заделывал швы гипсом и подкрашивал обычной гуашью, чтоб было не так заметно. Но было все равно очень видно. Вазочка и в лучшие свои времена не была образцом художественно-эстетической мысли, а теперь-то и подавно выглядела почти уродливо. Но дед настаивал. Артем как-то подошел к нему, склонившемуся над кухонным столиком с разостланной на нем газеткой с осколками, и спросил: