Александр Кандауров - По направлению к любви

10 декабря 1961 года

Твой Сашуня молодец за то, что хорошо учится, и четвёртый класс окончил отличником, хорошо, что делает всё это сам, не нуждается в подталкивании. Ты напрасно считаешь, что не хорошо, что он много читает. Наоборот, хорошо, что уже сейчас у него появилось увлечение археологией. Надо полагать, что со временем это пройдёт, будут у него другие увлечения, но для теперешнего возраста хорошо увлекаться книгами, археологией, а не ерундой всякой, как увлекаются часто здесь.

Не читал я и даже не видел здесь книгу Тура Хейердала.

А Юрочке вообще рано ещё заниматься литературой. А вот что это за штука диафильмы я не знаю, это что-то новое для меня.

……………………………….

Ты пишешь, что вы послали Игорьку посылку, послали ему сигарет любимых. Так он, оказывается, курит? И давно уже? Я тоже когда-то рано начал курить, много раз бросал и опять начинал, и вот теперь бросил окончательно и уже много лет не курю.

……………………………

Сейчас приближается самый торжественный праздник – Рождество, который здесь превращён в коммерческий праздник. Уже сейчас все улицы иллюминированы, устроены красивые праздничные витрины в окнах магазинов, на площадях установлены громадные ёлки, украшенные игрушками и лампочками, а на главной площади установлена ёлка высотой 80 ярдов или 73 метра, высота 6-ти этажного дома, и на ней тысячи разноцветных шаров и тысячи разноцветных лампочек.

Я тоже хочу, как и раньше, купить ёлочку, поставить её на веранде, там холодно, не отапливается, украсить её игрушками, лампочками и тоже радоваться сезонному отдыху и красивому празднику.

Ты спросишь, зачем я это делаю, ведь я не молодой, а развлечение это детское. Потому что в детстве я никогда не имел такого удовольствия, слышал, читал, но сам никогда не участвовал. Да и это так красиво, когда вечером возвращаешься домой после работы и всё вокруг, впереди, по сторонам сияет яркими огнями иллюминации, словно в сказке. И мне радостно, и все проходящие любуются и радуются.

………………………………

Ирусенька, родная моя, ты обещала мне, что будешь отвечать на мои вопросы. Хочу я спросить у тебя, получила ли ты от меня раньше ещё в 48 г. мои два письма, какие я посылал на имя Ивановой на Рубена или нет?

……………………………….

Сашуню и Юрочку крепко-крепко обними и поцелуй, поцелуй Аркашу крепко, тебя и маму обнимаю и целую бесконечное число раз.

Итак – посылка из Америки в пустыню.

На одной открытке вообще были изображены синички на снегу у кормушки, и было написано «С Рождеством Христовым!», а другая была репродукцией диковинной картины художника Марка Шагала «Я и деревня».

Подсолнечное масло вытекало из невесомой двухфунтовой фляги тонкой золотистой струёй.

В таких флягах пираты из твоих книжек хранили ром и в трудную минуту прихлёбывали прямо из горлышка. Это их бодрило.

Обёрнутые в серебряную фольгу конфеты нежились в бархатных нишах в круглой металлической коробке, которую – уже и пустую – мог отнести на гарнизонную помойку только глупец. Так она была хороша сама по себе.

Армавир говоришь?

И тогда родители усадили тебя за стол и сбивчиво рассказали всё.

При этом они выглядели жалко и виновато. Ты испугался, ты понял, что стал большим. Тебе надо платить им за эту их откровенность, а ты не уверен, можешь ли ты и хочешь ли ты. И какой монетой? И где её взять?

Тайна их взрослости оказалась дутой.

До тебя дошло: они такие же, как ты, только большие. Тебя дурили, а ты верил, как маленький зритель ТЮЗа верит, что мальчик Том и мальчик Гек – это мальчики, а на самом деле они – маленькие тёти. Только пищат, как дети.

Какие ещё тайны они скрывают, о чём шепчутся в своих спальнях? О чём ещё они, когда придёт время, тебе поведают – только потому, что далее скрывать будет невозможно?

Ты понял, что незащищён. Никогда ещё они не оправдывались перед тобой.

Они перебивали друг друга, потому что сами для себя ещё ничего не решили про этого деда, потому что до этого они никогда не могли поговорить об этом во весь голос, не опасаясь тебя.

Они говорили друг другу «тише» и «да что ж ты кричишь на весь городок», они не могли остановиться. Они говорили, что он виноват, но он не виноват. Что он несчастен, и мы все будем тоже несчастны, если эта наша непрошенная тайна откроется.

Дородный краснолицый твой дед стал скелетом в шкафу. Доступ в шкаф был закрыт для всех: одноклассников и однокашников, родственников, барышень, друзей. Допуск в этот шкаф нового человека обсуждался всей семьёй. Это стало твоей тайной на тридцать лет.

Ты открывал душу перед другом, но шкаф был заперт, и тебе было стыдно перед другом, ты знал, что врёшь, недоговариваешь. Ты шептал в то или другое девичье ушко разные слова, но створки шкафа были на замке.

Ты распахнёшь их через десять лет на улице Волочаевской в Москве, в кабинете генерал-полковника Андреева, Начальника Военного Института иностранных языков, когда он завопит стариковским фальцетом про то, чтобы тебя – врага и гада – на шаг к границе не вздумали подпускать.

А родители всё говорят и говорят, и только бабушка молчит, а ты вдруг понимаешь, что речь идёт не о книжном или киношном персонаже, а о муже, её единственном и неповторимом муже, который провинился перед ней и твоей мамой, и дядей Игорем, и вообще перед всеми людьми, который потерялся, а теперь нашёлся, и никто, по сути, не знает, что с этим делать. А она о нём думает.

А он – он виноват по всем статьям всех кодексов.

Он виноват в том, что его не шлёпнули, что он выжил.

Это из-за него женщины получали похоронки и теряли карточки на хлеб, из-за него мужчины заводили походно-полевых жён и шли на таран, из-за него сдавались в плен, шли в каратели, бежали из концлагерей, чтобы сгинуть без следа в застенках СМЕРШа.

Это он виноват во всех отступлениях, потерях, штрафбатах, окружениях и заградотрядах.

Это из-за него немцы дошли от своей Германии до подмосковных Снегирей.

Всё из-за него.

Ты представляешь себе его голос, ты хочешь увидеть своего деда и её, его смешливую невесту Наденьку, услышать, как она рассказывает своему Бореньке про то, как она вместе с подружками-гимназистками встречала на армавирском вокзале великого князя, как поезд остановился на несколько минут и он вышел на платформу, а гимназистки ликовали и бросали в воздух чепчики.