Александр Кандауров - По направлению к любви

Ты хочешь увидеть своего деда – высокого, крепкого, надменного, знающего себе цену, гордого человека. И в то же время – обиженного, униженного этой властью, затаившегося, прячущего свою тайну – отца – священника, от которого он, в отличие от брата Виктора, не отрекался, не брал греха на душу.

Они ждали рождения твоей мамы много лет, они хотели её, а она всё никак не рождалась, потом родилась с вывихом сустава, болела, лежала в постели долгими неделями, шесть или семь раз её оперировали, она осталась хромоножкой, но в девках не засиделась, и это после войны, в стране голодных женщин.

Так все мы балансируем на грани быть или не быть. Не быть никогда, не быть совсем. Какая простая гамма.

А ещё через семь лет после мамы родился мальчик, твой дядя. Они назвали его Игорем.

Как ты хотел бы проникнуть в 1940-й год, в этот их последний год без слёз и горя, в этот дом у крутого спуска к Кубани, за забор и за занавески, услышать, как они обсуждают это имя, как спорят, увидеть, как твоя семилетняя хроменькая мама качает его кроватку.

Они будут звать его Лёка, но ты узнаешь об этом только после смерти Игоря в 1989-м году, читая старые письма деда к маме. Ты узнаешь о его смерти, позвонив в Москву на халяву из советской миссии в Потсдаме, где будешь на советских учениях переводить брифинги для натовских наблюдателей.

Ты прилетишь на Чкаловский аэродром из Германии, ты успеешь к кремации и похоронам, но потом могила с урной потеряется.

Вот ты вместе с шестилетним Арканькой лазишь на карачках по 44-му участку Хованского кладбища в начале 1990-го.

Ты думаешь, что учишь своего сына заботиться о могилах, думаешь, что ему это пригодится, а ему не пригодилось.

И вот, наконец, вы находите железку с полустёртым номером его могилы, под ней – урна, там Лёка, там всё, что осталось от Морица.

Через четыре года там же окажется урна с прахом твоей мамы, а ещё через двенадцать лет недалеко будет похоронен твой сын Аркадий с женой Лизой.

И вот тогда, когда уйдёт Аркаша и уйдёт его Лиза, когда это уродливое горе оглушит и ослепит тебя, ты безошибочно определишь, ты поймёшь: это Он отобрал у тебя то, что отбирать нельзя, совсем нельзя, ни при каких обстоятельствах нельзя, и как же Он – такой мудрый – этого не понимает, и когда иссякнут слёзы, когда они совсем кончатся, тогда ты задерёшь голову и, уставившись в такое пустое, такое безнадёжно равнодушное небо своими выплаканными, невидящими глазами, прокричишь свои гневные слова, а Он всё будет себе помалкивать, и тогда ты совсем отчаешься и сделаешь ужасную вещь: ты плюнешь в это небо, где Он поселился, в Его небо, которое Он обжил за две тысячи лет, где Он торчит безвылазно целых две тысячи лет, откуда Он поглядывает на дела рук Своих, этот вечный Соглядатай, Всезнайка и Творец нашего горя и слёз, откуда Он смотрит прямо в наши грешные души и определяет наш век, откуда Он не хочет, откуда Он боится спускаться к нам на Землю, потому что здесь ещё есть я и миллионы мне подобных, у которых тоже отобрали то, что отбирать нельзя.

Как странно, что Он делает это.

Тебе будут говорить разные слова про Него, какой Он справедливый да какой Он добрый, как милостив Он да как, любя, пасёт Он суровой рукой грешных агнцев своих, но поздно, тебе уже всё равно, ведь это только слова, а слова – вообще никакие слова – не могут выразить твоё горе, и ты ждёшь, когда Он наберётся храбрости и спустится с неба по золочёной лестнице и предстанет, наконец-то, перед тобой и тебе подобными, вернее, мы предстанем перед Ним, и тогда мы ничего не будем Ему говорить, совсем ничего, только будем молчать и смотреть Ему в глаза, молчать и смотреть, ты ждёшь, когда Он спустится со всем своим небесным воинством, со всеми небесными силами, со всем своим зефирным спецназом, а ты будешь молчать и смотреть Ему в глаза.

Он будет метать громы и молнии и обещать нам вечные муки, а мы будем просто смотреть Ему в глаза и не будем бояться, потому что Он сделал нас дерзкими, мы уже не можем бояться, мы разучились бояться, ибо самое страшное уже произошло, произошло по Его воле.

Нам не надо от Него ничего. Мы не станем ничего просить у Него.

Мы будем просто смотреть Ему в глаза, пока не ослепнем, потому что есть на свете то, что отбирать у человека нельзя.

Лучше не давать ему рождаться.

Выезд назначен на 31 июня 1964 года.

Маршрут: г. Мары Туркменской ССР – г. Астрахань.

Расстояние: 2 500 километров.

Автомобиль: ЗАЗ 965 «б» 1962 года выпуска, 23 л/с.

Командир автопробега и первый пилот:

Аркадий Кандауров, 36 лет, военный лётчик-истребитель первого класса, майор запаса, шофёр-любитель

Второй пилот:

Игорь Ярошевич, 25 лет, ефрейтор запаса, шофёр-профессионал

Штурман:

Саша Кандауров, 12 лет, пионер

Записи Командира:

«Дорога хорошая и мы за 1 ч. 30 минут доехали до посёлка Хауз-Хан. Проехав его, остановились, одели туристскую форму и начали делать пыль. 1-й занос прошли сами, на 2-м руками уже гребли песок из под днища и толкали Игорь и Саня, так как я был за рулём. Но впереди был ещё один занос песка на котором мы надёжно сели на «мель»… и стали ждать «буксировщика».

Через 10–15 минут нас догнал ГАЗ-69. На нём следовал шофёр и геолог в трусах в Теджен… Мы достали свой тонкий, капроновый Васи-Антонова трос (фалу), прицепили его к газику и он нас поволок. Протащив нас метров 50 наша фала лопнула как ниточка. Тогда сам шофёр газика достал стальной трос и протащил нас до конца заносов (150–200 м).

…………………….

В Теджене был завтрак в железнодорожном ресторане, покушав, по хорошей дороге пошли на Ашхабад. У Душака остановил пограннаряд, проверили документы, зарегистрировали всех пассажиров – наш боевой экипаж и открыли шлагбаум.

Едем дальше впереди я, Игорь и Саня на заднем сиденье. Доехали до Каахка. Заехали в столовую, пообедали. Вопреки данному обещанию я, так как не сидел за рулём, рискнул выпить кружку пива, после которой стало плохо в желудке. С этого случая был дан окончательный зарок не употреблять разные фрукты, пиво, молоко, и т. п.

…………………………………

В Ашхабаде было много дел: послать открытку, купить продуктов, пополнить запас воды, бензина, масла, подстричься, так как волосы мешали в пути и были в песке. Покушали уже в 8 вечера в столовой-кафе закусочная (самообслуживание). Подстриглись все, сделав короткие причёски, послали открытку.