Кристина Арноти - Ты – мне, я – тебе

Ронни не видел никакого смысла в этом притворном самоубийстве. «Неужели можно так сильно любить ребенка, чтобы из-за этого умирать? Это походит на психическую болезнь. Может быть, она хочет снова привлечь к себе внимание?» – подумал он, радуясь тому, что сам он счастлив и свободен. Он-то если и женится, то по расчету, на какой-нибудь американке, которая сможет помочь ему сделать карьеру. Но иметь ребенка? Это же – ад кромешный! Он уже не раз видел, как некоторые из его приятелей жили в маленьких квартирках с плачущими детишками, а бывшая соблазнительница в пеньюаре доставала грудь, чтобы накормить самого младшего из них. Быть свободным и бедным? Это же – рай. Ему еще представится случай осуществить свою мечту… У его подружки Элен замужество в Голливуде не сложилось. Ей надо было бы оставить ребенка у своей матери во Франции, получить американское гражданство и водить Шиллера за нос… Ведь столько женщин именно так и поступили бы… Но не Элен. У нее был большой недостаток: она спала с мужчинами, в которых была влюблена. И никогда не делала это по расчету.

Ронни направился прямо к лифту, кивнул вышедшей оттуда паре. Очутившись на первом этаже, он зашел в туалет, достал из кармана и повязал галстук, сполоснул лицо водой и, не сумев устоять перед искушением, насыпал на тыльную сторону ладони дозу кокаина и вдохнул ее в себя ноздрями. После чего он вышел в холл и смешался с толпой участников приема, наполнивших салоны в другой стороне отеля. «Просто посмотрю, почувствую запах денег и власти», – сказал он сам себе.

Видеокамера в черном пластиковом мешке была спрятана у него на боку, фотоаппарат «лейка» висел на шее на матерчатом шнурке и был небрежно прикрыт длинным белым шелковым шарфом. Вовсе не желая нарушать инструкции Элен, он все-таки надеялся тайно сделать там и сям несколько снимков. «Лейка» должна была дать ему возможность перехватить какой-нибудь взгляд, какой-нибудь жест, запечатлеть на пленке чей-нибудь профиль.

Толпа гостей представляла собой тихие разговоры, шепотки, элегантные манеры. Гости Элизабет Кларк-Гаррисон, производители и продавцы бриллиантов – она прежде всего хотела доставить удовольствие Шиллеру, который мечтал снять фильм из жизни этого света, – представители киноиндустрии, утонченные женщины, о чем-то разговаривали друг с другом. Глаза всех присутствующих были устремлены на известную топ-модель. Она была ростом метр восемьдесят восемь, в этот вечер на ней сверкало одолженное у некоего ювелира колье из австралийского жемчуга – это сказочное колье, как утверждали окружающие, стоило около миллиона долларов. Она надела сандалии без каблука, чтобы не смущать богатых мужчин, которые были ростом ниже ее.

В буддистский период своей жизни Ронни верил в то, что когда-то его душа вселится в сокола. Его взгляд, как луч лазера, сканировал лица. Сколько потерянных портретов! Его «лейка» жгла ему грудь. Он увидел Шиллера, окруженного толпой почитателей. Этот профиль, этот чувственный нос, эта агрессивно выпяченная нижняя губа, эта золотистая шевелюра: какая была бы обложка! Мимо прошел официант с подносом бокалов шампанского, Ронни взял бокал, проглотил его содержимое и потом пошел искать, куда бы поставить хрустальный сосуд. Присутствие стольких шикарных гостей, одна фотография которых могла принести целое состояние, опьяняло его.

Он почувствовал безумное желание, почти физическую потребность предать Элен, эту временами красивую девицу, которая так и не смогла удержать в руках свою удачу. Его охватила дрожь, он захотел морально опуститься, продаться, пожертвовать своей частью и крепкой дружбой в обмен на обещание какой-нибудь роли. Подойти бы к Шиллеру и шепнуть ему на ухо: «У меня есть информация, которая может доставить вам много неприятностей». Шиллер бы узнал его, не поверил бы, но спросил бы: «Сколько?» – «Вы, кажется, собираетесь делать ремейк “Человека с золотой рукой”. Меня бы устроила роль Синатры».

Рядом с режиссером стояли две женщины, выставляя напоказ ослепительно-белые улыбки и едва прикрытые лоскутками материи груди. Эти девицы, мечтающие о Бродвее, о какой-нибудь роли в музыкальной комедии, умели танцевать, петь, складно говорить. Натасканные агентами, получавшими свой процент – они вернули бы им деньги с первых гонораров, – все подобные девицы хотели пробиться на большой экран. А сейчас они надеялись привлечь к себе внимание Шиллера, остаться в его памяти.

Ронни с сожалением вспомнил, что ему надо было вовремя доставить снимки в редакцию какой-нибудь влиятельной утренней газеты. Он решил позвонить Элен, чтобы узнать, что она делает, скоро ли покинет гостиницу. Ему захотелось немного ободрить ее. Сказать ей: «Если еще задержишься, закажи ужин в номер». Она могла сухо ответить, что не нуждается в его советах, и упрекнуть за то, что он все еще болтается по салонам. Она приказала бы ему уйти из отеля.

И он заколебался. Если бы он мог взбодриться еще одной дозой кокаина, он стал бы более уверен в себе и, возможно, рискнул бы.

Элизабет Кларк-Гаррисон разговаривала с вдовой одного промышленника. Та спросила, как шли дела у Гаррисона.

– Я была в отчаянии, когда узнала, что у вашего отца были проблемы с сердцем…

Элизабет отрезала:

– Он поправился. Отец – человек крепкий, его хорошо лечили.

Женщина нервно прошептала:

– Мне кажется, вы стали специалистом в области бриллиантов…

Элизабет подавила раздражение.

– Это ремесло является частью моей жизни.

– Вам есть с кем посоветоваться… У меня к вам просьба.

– Слушаю вас.

– Мне бы хотелось оценить мои черные бриллианты. Редкие камни.

Элизабет сухо ответила:

– Обратитесь в магазин «Кляйн энд Кляйн» на Родео-Драйв. Я такими вещами не занимаюсь.

Отвернувшись от вдовы, она заметила фотографа, стоявшего около стены с гобеленами из Бордо. Этого типа она смогла бы узнать даже в кромешной темноте: разве не он тайно снял Гаррисона в кресле-каталке, когда того вывозили из холла больницы и везли к лимузину? Ей стоило больших трудов добиться, чтобы этот снимок не был опубликован. Охваченная гневом, она прошла сквозь толпу, лишь чудом не наткнувшись на огромный серебряный поднос с канапе из лососины. «Простите», – произнес официант. Элизабет подошла к одному из старших охранников.

– Я очень недовольна, – сказала она ему. – Если вы немедленно не примете меры, я никогда больше не обращусь за услугами в ваше агентство. Видите типа, что стоит у той двери? В белом шарфе.

– Да, – озабоченно ответил охранник.

– Это – фотограф. Он не должен быть здесь. Надо немедленно убрать его отсюда. Он представляет опасность для моих гостей. Вышвырните его вон.