Ольга Вербовская - Измени судьбу

Не успела, не смогла, не хватило денег и времени.

Дом продать не удалось, пустила ветеринара с женой на постой без надежды, что когда-нибудь заплатит, но главное дом будет под присмотром. Похороны были пропитаны ревом дурной бабы соседки и алкашами колхозниками. Последний самогон оставила, что бы помянули на сорок дней, варенье и соленья обещала забрать позже с мужем. Все мое наследство состояло из швейной машинки Зингер, альбома фотографий и сберегательной книжки. Еще письма, перевязанные голубой ленточкой и мамина шаль.

Я ехала в электричке и смотрела на сапоги соседа. Нет, это не Гоша из фильма «Москва слезам не верит». Это не Москва и дома меня ждет Шкаф и клиенты.

Я теперь полная сирота. Ком стоял в горле. Как же я буду жить без мамы? Не было у нас откровенных разговоров, вечеров, наполненных рассказами о любви, ошибках, отчаянии и боли. Никогда мама не посвящала меня в свои переживания и сомнения. Вечная труженица, обеспокоенная пропитанием и бытом семьи. Когда мне было одиноко, мама просто гладила мою голову и говорила, что физический труд отвлекает от дурных мыслей. Она давала мне в руки тряпку и я с остервенением терла плиту, кастрюли, сковородки, унитаз, кафель, плинтуса и окна. Мама предлагала сосредоточиться на грязных пятнах, стирая которые можно уничтожить грусть и тоску. Мама не пускала меня в свой мир, но и сама старалась не тревожить мечты молодости, что давным-давно похоронены в дальнем уголке памяти. Я стеснялась спросить об интимных моментах ее жизни. Когда у меня началась первая менструация, то мама вручила мне пачку белых тряпок и полную инструкцию по гигиене. Меня подташнивало при стирке кровавых пятен, но я твердо уяснила, что мое поколение очень счастливое. У нас есть возможность во время критических дней помыться в ванной, постирать свои трусы и самодельные прокладки, а вот в деревне раньше баба могла подтереться пучком травы. Баба во время менструации считалась грязной и даже не допускалась за общий стол во время обеда. Когда я купила первые гигиенические пакеты, то моему счастью не было предела. Тампоны это вообще верх цивилизации. Правда потом я прочитала, что еще в Древнем Египте женщины пользовались тампонами, но кто и что знал про египетских цариц в нищей России? Как предохраняться от беременности и наслаждаться сексом? Такие вопросы даже в голову не приходили простым бабам, что с утра до ночи мыли, стирали, готовили, тащили груз ответственности за семью на своих хрупких плечах. А мужчины воевали, героически погибали, трудились на благо страны. Презерватив подарил первую ступень свободы для женщин. Слава изобретателю! Нифертити пользовалась кишкой баранов. Таис Афинская знала, какую травку выпить, что бы не забеременеть. Почему достижения древних цивилизаций были забыты на столько веков? Порох, бумагу, письменность, фарфор, карты звездного неба и многое другое использовали, а вот Камасутру или рецепты чудодейственных трав забыли. Церковь запрещала предохраняться от нежелательной беременности. Государству нужны воины и строители, а наслаждаться любовью, как древние греки или индийцы это грех и блуд. Работать, строить, воевать, а любить только царя и Родину? Счастье от общих успехов, побед, достижений, а научить народ получать и доставлять удовольствие с помощью техники любви было не выгодно ни одному правителю, ни в одной стране. Хотя именно они и получали удовольствие в своих дворцах и палатах. Сексуальная революция на Западе преподносилась нам, советским людям, как разврат. О движении хиппи ни в одном учебнике не было ни строчки. Папка мой слушал Битлз, а я не понимала слов, просто прыгала на диване с плюшевым медведем в руках. В старших классах я слушала Бониэм, Аббу, Бакару и всех томных певцов конкурса в Сан-Ремо. Камасутру пролистала, как инструкцию по гимнастике. Любовь только высокая, духовная, в стихах и прозе, но ни как не физическая.

В самые отвратительные вечера, когда отец храпел пьяный в соседней комнате, мама с остервенением строчила бесконечные шторы и простыни, а я пыталась перекричать стук машинки. Анна Каренина и Аксинья, Анфиса и все остальные горемычные женщины романов русских и советских классиков, получали критическую оценку мамы, состоящую из одного слова: Шлюха. Для меня это было приговором всех моих будущих желаний любви, а про секс даже думать боялась. Как-то соседская девчонка предложила мне напиться вечером крепкого чая, что бы послушать ночные отношения родителей. Я была еще октябренком, а родители молодыми и веселыми. Пять минут препирательств: Давай, голова болит, потом, ладно. Хлюпанье, шебуршание, возня и скрип кровати не о чем мне не рассказали. Просветила подружка о сексе, вызывая во мне отвращение к физической близости людей. Днем, когда я была одна дома, я положила на гладильную доску десять томов фантастики и приключений, сама залезла под этот пресс и пыталась понять, почему женщина не превращается в лепешку? Гордость обуяла мое маленькое и хрупкое тело. Какие женщины крепкие и выносливые! Еще я пыталась понять, как может голова ребенка пройти между ног матери и не разорвать ее на части. Решила, что обязательно буду себе делать кесарево сечении

Каждый мой вечер был наполнен равномерным стуком швейной машинки, но чтобы я не скучала, мама предлагала читать. Я читала вслух книги, а она пыталась вникнуть в мысли авторов. Основная тематика советского времени была посвящена подвигу. Начиная от Героев Эллады и заканчивая «Повестью о настоящем человеке», я пыталась вдохновиться жертвенностью героев ради всеобщего счастья человечества. Вместе мы плакали над погибшими молодогвардейцами. Вместе восхищались смелостью Вани Солнцева. Мама стремилась расширить свои границы знаний с помощью книг, но навязанная целеустремленность советских героев, порой приводила ее в растерянность. Она удивлялась и восхищалась одновременно. Порой она останавливала бег лапки машинки и просила меня перечитать какой-нибудь момент.

– Неужели можно быть такими смелыми? Кровь за кровь. Смерть за смерть. Ужас какой-то. Как она переносила такие пытки и не сломалась? Перед смертью молиться нужно было, а она ни разу не заплакала. Фашисты глумились над бедной девушкой, пытали, а она верила, что Красная армия придет и спасет. Бедная Зоя Космодемьянская. Как же хорошо, что нет войны. Я бы все это не вынесла.

– Мама, а за бога тоже погибали. Сжигали себя и детей.

– Господи, сохрани наших детей. Не дай американцам и китайцам разжечь войну, – мама крестила лоб и целовала крестик на груди.

Секундная тишина и опять трескотня швейной машины. Мама боялась рассуждать. Вопросы были, но страха больше.

Я сменила пионерский галстук на комсомольский значок, поменяла Касаева на Липатова. Но больше всего мне нравилось читать Алексина. Для меня его маленькие рассказы стали библией. Я плакала от чужих обид, клялась, что никогда не позволю себя унижать. Я советский человек, а это звучит гордо!