Анна Дубчак - Ева и ее мужчины

И еще.., вспомнила! К вам могут приезжать ваши друзья, вы же, в свою очередь, можете звонить им и давать свой номер телефона. Если вы захотите съездить домой, в Москву, я всегда помогу вам. Запомните главное — я ваш друг. Я хочу сделать вам имя. У меня нет детей… Я совсем еще юной приехала в Париж и наделала столько ошибок, что об этом лучше не вспоминать. Мне будет приятно принять в вас участие.

Она собиралась уже встать, но Ева спросила:

— А почему вы выбрали именно меня?

— Не знаю. Вот увидела ваши картины и долгое время не могла уснуть. Они необычны, как необычны и вы сами. Мы с вами родственные души, хотя вы — более рассудочная женщина.

Ева вспомнила, как быстро она отдалась этой ночью Бернару, и усмехнулась.

— Знаете, я смотрела на ваш триптих и словно видела ваше лицо, глаза, фигуру… Я почти угадала вашу внешность. Я тоже была красива, вы поймете это, едва начнете работу над портретом. Время, когда я могла бы вам позировать, я должна знать заранее, чтобы спланировать свой день. Хотя я нигде не работаю, у меня масса самых разных занятий. Но в основном, как вы и сами, наверное, догадываетесь, они связаны с поддержанием моего здоровья…

Все, нам пора. Сейчас вы позанимаетесь часок с Пьером, а потом я повезу вас по магазинам.

Вам необходима легкая и удобная одежда, в которой вы могли бы работать, несколько вечерних платьев для выхода — мы часто ужинаем вне дома — и масса прочих женских мелочей.

Ведите себя неестественно спокойно, я бы вот так сказала. Потому как естественным для вас сейчас было бы отказаться от моего предложения. Но вы уже почти не принадлежите себе.

Вы — мой человек. И я уже почти люблю вас.

После похода по магазинам Ева чувствовала себя совершенно разбитой. Особенно угнетало ее то, что Бернар неотступно следовал за ней, куда бы она ни отправлялась. Не говоря уже о Натали, которая присутствовала при всех примерках и беззастенчиво разглядывала Еву, даже когда та примеряла белье.

Для работы в мастерской они купили льняные кремовые брюки и бежевую блузку на пуговицах из натурального перламутра, для повседневной носки — маленькие юбочки, короткие трикотажные платья и легкие шелковые брюки. Вечерних платьев было три — розовое, зеленое и темно-синее, все открытые, короткие и невесомые, как паутина. С особой тщательностью Натали выбирала для своей компаньонки обувь. Все, начиная от спортивных теннисных туфель, легких сандалий и кончая изящными вечерними туфельками, было куплено в лучших магазинах и по очень высоким ценам.

Оглядев заставленную коробками и огромными пакетами комнату, Ева подумала, что пять тысяч, которые она получила за картину, не такие уж и большие деньги. И если бы не Натали с ее контрактом, пришлось бы вести полунищенское существование. А ведь еще потребуются деньги на краски, бумагу, холст!

В дверь постучали. Она ответила, и вошел Бернар. Он запер за собой дверь и сжал Еву в объятиях. Она попыталась его оттолкнуть, но он держал ее мертвой хваткой.

— Забудь, — прошептала она, помня о том, какие тонкие двери и какая прекрасная слышимость в этом доме. Ей не хотелось, чтобы Натали услышала их ссору. — Забудь все, слышишь? Я не желаю тебя видеть!

Бернар отпустил ее.

— Что случилось?

Она по-прежнему возбуждалась от одного лишь звука его голоса, и оттого, наверное, ее попытки объяснить свою холодность ни к чему не приводили.

— Я-то думала, что ты рад моему приезду, понимаешь, моему! А вам нужна Анохина. Художница Ева Анохина, которая пишет картины и продает их за тысячи долларов.

— Но я же не виноват, что ты такая красивая…

— Скажи, а если бы я оказалась престарелой уродкой, ты бы вряд ли позвонил мне в Москву и уж тем более не привез меня на квартиру своего Пейрара? Отвечай!

— Если ты не хочешь меня видеть, я уйду. — Он отступил к двери и развел руками. — Мы ждем тебя через пять минут, внизу, мы едем ужинать… — И вышел из комнаты.

В ресторане Бернар пытался не дать повода Еве упрекнуть себя в чрезмерной учтивости, но у него ничего не получилось. Глядя на раскрасневшуюся от вина и внимания мужчин Еву, которая в своем новом розовом платье помолодела лет на десять, он ухаживал за ней, стараясь угадать все ее желания, чем вконец измучил официанта. Натали же весело и непринужденно строила вслух планы, восхищалась собственной идеей и казалась счастливой. Ева, наблюдая, как ведут себя супруги, дивилась их отношениям. И еще один вопрос мучил ее и приводил в замешательство: существует ли между ними близость? Если да, то как же можно на глазах жены ухаживать за другой женщиной; если же нет, то что тогда связывает их и почему они не разводятся? И зачем Натали этот странный портрет? Она что, не помнит, какой была в молодости? Ну да ладно, у богатых свои причуды.

Вечер прошел на редкость тихо. Бернар, несмотря на то что выпил, вел машину уверенно, то и дело поглядывая в зеркало на сидевшую сзади Еву.

— Я приду к тебе скоро, — сказал он шепотом, когда провожал ее в комнату, — через час.

Теперь уже она схватила его за руку:

— Ты не придешь ко мне. Я не могу так…

Мне необходимо побыть одной, понимаешь?

— Я же наполовину француз, я не понимаю.

Я понимаю только то, что должен прийти к тебе ночью.

Приняв ванну и надев на себя смешную, в розовый цветочек, пижаму, Ева удобно уселась на постели и поставила на колени телефон. Натали научила ее, как звонить в город и в Москву. Сначала она позвонила Клотильде. Как могла, на отвратительном английском, она попросила отправить ее вещи и продиктовала адрес. Девушка все поняла, но, прежде чем повесить трубку, не удержалась и сказала, что в восторге от ее парня. Второй звонок был в Москву, Грише. Когда она услышала знакомый голос как будто совсем рядом, какое-то время находилась в шоке.

Здесь, в телефонном проводе, в этой чудесной артерии, теперь смешались и пульсировали две ее жизни: прежняя и настоящая. Как они непохожи!

Но в каждой была своя прелесть. Там, в Москве, она зависела только от себя, здесь же о ней кто-то заботился, думал… Она понимала, что так счастлива сейчас еще и потому, что не испробовала горечи зависимости, которая все равно появится — не сегодня, так завтра. Но, быть может, ей повезет и не придется унижаться?

— Гришенька, как дела?

Он взревел от радости. Но он был, как обычно, пьян, а потому весел.

— Ну что, птичка, как Париж? Слушал сейчас «Новости», сказали, что у вас там дожди, это правда?

— Нет, дождь кончился еще вчера.

— Где ты остановилась? Гостиница, надеюсь, недорогая? Как настроение, какие перспективы? Ну давай же, рассказывай!

— Это не телефонный разговор. Ты же знаешь меня, я человек непрактичный, мне бы сейчас посоветоваться с тобой, но я не могу, не та ситуация, чтобы обсуждать ее по телефону. Скажу только, что остановилась у хороших людей, возьми ручку и запиши на всякий случай адрес и телефон. Если честно, то мне как-то не по себе. Словом… — Она не выдержала и сказала: