Барбара Вуд - Ночной поезд

Он знал, что за ним следят, и испытывал облегчение от этого. Давид торопил лошадь на тропинке, спускавшейся с отвесного гранитного берега к замерзшему руслу Вислы. Берег оказался не очень высоким, но он был отвесным и неприступным, поскольку он прямо взмывал вверх от покрытого гравием берега реки и был увенчан густой порослью берез и осин. К находившейся внизу пещере с маленьким и незаметным входом можно было добраться только по этой тропинке.

Давид снова остановился на полпути к пещере и трижды свистнул. Снова в ответ раздался резкий свист. Через несколько секунд он добрался до входа в пещеру, спешившись, быстро взглянул на пустынную реку и вошел.

– Давид! – из глубины пещеры раздался взволнованный голос. Спустя мгновение в свете огня появилось улыбающееся, взволнованное лицо Авраама. В его глазах стояли слезы. – Давид, – произнес он, обнимая своего друга.

Вышли и другие обитатели пещеры. Эстер Бромберг торопилась навстречу Давиду с полотенцем, чтобы вытереть ему волосы, намокшие от таявших снежинок. Двое других протиснулись мимо него, спеша позаботиться о его лошади; все оставшиеся двадцать три человека повернулись к нему, на их лицах читались тревога и надежда.

– Я так боялся! – сказал Авраам Фогель, подводя Давида ближе к костру.

Языки пламени гостеприимно освещали большую пещеру, отбрасывая высокие тени на скалистые стены. Высоко, в нескольких метрах над их головами, дым от костра медленно рассеивался через щели в скале.

– Тебя так долго не было! Садись, Давид, садись! И поешь!

Но Давид махнул рукой.

– Мне сейчас не хочется есть. Я должен рассказать вам о том, что видел.

– Давид, – раздался низкий сильный голос.

Это был Мойше Бромберг, лет сорока пяти, раньше работавший в Зофии мясником. Он был коренастым, крупным мужчиной с огромными руками и звучным голосом. В тот год, когда эти двадцать три беглеца поселились в пещере, Мойше Бромберг постепенно выдвинулся в лидеры. Он протянул Давиду чашку с цикорием.

– Давид, сперва поешь. Отдохни. Ты почти совсем замерз!

Давид поднял чашку, чтобы паром от напитка отогреть лицо. Давиду Ришу было восемнадцать лет, накануне войны он стал студентом. Он был красивым и страстным молодым человеком с темными живыми глазами, его голову обвивали густые черные локоны. Давид был известен своей страстной ненавистью к нацистам.

– Я должен говорить. Я должен рассказать вам о том, что я видел!

Авраам сел рядом с Давидом у открытого костра и настороженно подался вперед.

– Давид, мы не ожидали, что тебя так долго не будет. Ты заставил нас всех здорово поволноваться.

– Извини меня, мой друг, но мне надо было кое-что выведать.

Мойше приподнял кустистые брови.

– Выведать? Что именно? Ты ходил смотреть, как близко немцы подошли к реке? Что еще ты мог выведать?

Давид поднял темные горящие глаза и тихо сказал:

– Мне надо было узнать, куда идут эти таинственные поезда.

– Ах, Давид… – печально сказал Авраам. Двадцатилетний Авраам, лучший друг Давида, был приятным, стройным человеком с лицом мечтателя. Он профессионально играл на скрипке.

– И ты выяснил, куда идут эти таинственные поезда? – поинтересовался Мойше.

– Да, я выяснил. Я даже узнал, что они везут.

Эстер Бромберг, изящная женщина, доставала ложкой тушеное мясо из булькавшего котла, висевшего над огнем. Она передала миску молодому человеку и поинтересовалась:

– Куда ты ездил, Давид?

Он не спускал глаз с Мойше.

– В Освенцим.

– Освенцим! – хором отозвалось сразу несколько голосов. – Но почему именно туда?

– Мойше, эти поезда идут туда. Вот где они оставляют свой груз.

– Давид, что они везут? – тихо спросил Авраам.

– Людей, Авраам. В этих поездах везут людей. Всех возрастов и наций. Большинство среди них – евреи. Дети, Авраам, беременные женщины, старики.

– Понятно, – сказал Мойше Бромберг, приглаживая толстыми пальцами седеющие волосы. – В Освенциме находится трудовой лагерь. Он также служит перевалочным лагерем. Евреям предоставляют новые дома.

Давид быстро оглядел присутствующих.

– Мойше, это лагерь смерти! Там либо казнят, либо морят людей голодом! А в Биркенау людей только уничтожают. Там есть газовые камеры и крематорий…

– Не может быть! – прошептала Эстер Бромберг.

– Давид, – заговорил Мойше тем же сдержанным голосом. – Почему ты так уверен?

Молодой человек взглянул на свои руки и нахмурился.

– Я подошел близко и все видел. Железная дорога идет посреди лагеря. В одном конце, именуемом Аушвицем, расположено несколько заводов и ряд зданий, напоминающих бараки, – голос Давида стал спокойнее. – Трудно было точно определить, что происходит там внутри, но я увидел, что на снегу лежали заключенные в полосатой одежде. По-видимому, они были мертвы.

– Как близко ты подошел? – спросил Мойше.

– Метров на триста. Достаточно близко, чтобы все хорошо рассмотреть в этот полевой бинокль. Ближе подойти я не осмелился. Вдоль забора ходили патрули с собаками.

Воцарилась напряженная тишина, через несколько мгновений ее прервал тихий голос у края, где свет описывал круг:

– Давид, ты не видел моего мужа?

Он поднял глаза и увидел, что эти слова произнесла пожилая женщина, присевшая у скалы и обхватившая себя руками. Давид не мог вспомнить, почему именно она примкнула к их группе; все объяснения звучали так похоже – чтобы спрятаться от нацистов.

– Нет, пани Дуда, – тихо ответил он. – Я не видел вашего мужа. – Давид снова повернулся к бывшему мяснику. – Я никого не узнал, Мойше. Но не думаю, что на таком расстоянии и в этой полосатой одежде я мог бы кого-нибудь узнать. Мойше, нам надо что-то делать!

– Давид, мне трудно поверить в это. Лагерь смерти! Это кажется невероятным. Думаю, что ты ошибаешься…

– Все, что он говорит, правда.

Трое, сидевшие у огня, повернулись к говорившему. Это был высокий, похожий на медведя, мужчина, и казалось, что он заполняет собой всю пещеру.

Мойше тут же встал на ноги.

– Ах, Давид, мне так хотелось увидеть тебя, что я совсем забыл о наших гостях. Иди сюда и познакомься с ними.

Давид сердито и недоверчиво уставился на гостя.

– Пусть подойдут и познакомятся со мной. Раз это наши гости, пусть покажут, что они хорошо воспитаны.

Мойше сказал на идиш:

– Эти goyim [11]наши друзья, мой пылкий сионист. Они такие же жертвы, как и мы.

– Он прав, – сказал незнакомец, подходя к огню. – Мы должны доказать, что умеем себя вести должным образом. – Он протянул крепкую мозолистую руку. – Брунек Матушек, капитан польской армии.

Давид смотрел на него с подозрением, не выпуская из рук чашку и миску. Незнакомец улыбнулся.

– К сожалению, сказанное об Освенциме правда. – Он сел напротив молодого человека, между ними ярко горел костер. – Это лагерь смерти.