Лайза Аппиньянези - Память и желание. Книга 1

– Мне совсем не было трудно. – Она шутливо приподняла бровь. – Ведь меня не назовешь беспомощной, обманутой девчонкой. Так что не беспокойся, нашего ребенка в приют не подбросили. Ты рад это слышать? – Она помолчала, глядя на него. – Но мне очень тебя не хватало. Я так хотела рассказать тебе об этом…

– Я бы очень хотел ее увидеть, – тихо произнес Жакоб. Его взволнованное лицо было по-детски беззащитно. – Да, больше всего на свете я хочу ее увидеть. Пожалуйста, Матильда. Когда это можно сделать?

Принцесса была потрясена интенсивностью его эмоций. Она улыбнулась не без озорства.

– Сейчас такие времена, что лучше подобные мероприятия не откладывать.

– Значит, прямо сегодня вечером.

Жакоб явно испытал облегчение. Он боялся, что ему не позволят увидеть дочь, о существовании которой он только что услышал. Его ребенок! Его дочь! Эта мысль наполнила его счастьем.

– Да-да, прямо сейчас. – Он с почтительным удивлением посмотрел на принцессу. – Боюсь, в прежние времена я слишком редко говорил тебе, какая ты замечательная.

Матильда снова улыбнулась, увидев, с какой поспешностью он набрал номер своего домашнего телефона.

– Нет, я не хочу ехать в Нейи к принцессе Матильде! Я тебе уже говорила! Ты же знаешь, что в субботу я пою в клубе «Раззма».

Сильви яростно металась по комнате; шелковые чулки, которые она держала в руке, полетели на пол.

– Если тебе так уж необходимо встречаться со своими бывшими любовницами, обойдешься без меня!

– Сильви! Я ведь тебе уже говорил, что у меня с Матильдой давно все кончено. Принцесса пригласила нас обоих, – ровным голосом ответил Жакоб, стараясь сдерживаться.

Глаза Сильви вспыхнули.

– Знаешь, иди-ка ты со своей принцессой… Вот куда. – Она сделала непристойный жест. – Плевать я на нее хотела. И вообще убирайся отсюда.

– Ладно.

Жакоб развернулся и вышел из спальни, успев заметить на лице Сильви растерянность.

В коридоре он остановился и, немного поколебавшись, направился к выходу на улицу – не хотелось раздувать семейный скандал. Жакобу необходимо было время, чтобы прийти в себя, все как следует обдумать. Вечер выдался безлунный, промозглый; над островом Сен-Луи клубился туман, прочерчиваемый светом уличных фонарей. Жакоб быстро шагал по набережной, направляясь к Латинскому кварталу. Вскоре он затерялся средь праздно шатающихся толп.

Точно такую же сцену Сильви закатила ему на прошлой неделе, когда он впервые отправился навестить принцессу. Жакоб понимал, что попал в сложное положение. В конце концов, у Сильви были все причины для недовольства его встречами с Матильдой. Но первые же несколько часов, проведенные им с маленькой Фиалкой, произвели на Жакоба такое сильное впечатление, что теперь ему хотелось находиться рядом с дочкой все время. Он был пленен ее пухлым личиком, смышлеными темными глазками, очаровательным лепетом. Жардин сам поражался той неистовой силе эмоций, которую пробудила в нем малютка. Ему всегда казалось, что отцовство – институт чисто психологический. Жизнь показала, что он ошибался.

Главным стимулом, который руководил действиями Жакоба на протяжении всех тридцати двух лет его существования, было стремление проникнуть в непознанное. Оно взывало к нему через свои таинственные покровы. Именно поэтому Жардин и занялся психоанализом. Принцессу Матильду он полюбил, влекомый исходившим от нее ароматом ценностей и понятий, которые уходили корнями в минувшую эпоху. И, безусловно, лишь жаждой постичь непонятное можно объяснить упорство, с которым Жакоб держался за Сильви, невзирая на все конфликты и разногласия.

Теперь та же самая сила неудержимо толкала его к маленькой дочери. И вместе с тем Жакоб отлично понимал, что светские условности не позволяют ему проводить много времени с Фиалкой. Да и в любом случае он просто не имел на это права. Между ним и Матильдой существовал безмолвный уговор, согласно которому тайна рождения Фиалки должна была свято храниться. Для всего мира девочка будет дочерью принца Фредерика. Иначе пострадают слишком многие. Принцесса с самого начала заявила, что пробудет в Париже всего шесть недель. После второго визита доктора Жардина Матильда с явным намеком пригласила его в следующий раз приехать не одного, а с супругой. Сильви отказалась, и Жакоб отправился в Нейи один. Это было неделю назад, и вот теперь ситуация повторялась.

Положение явно становилось опасным. Несколько раз, играя с девочкой, Жакоб замечал на себе пристальный взгляд принцессы. В нем явно читалось вожделение, ответить на которое Жакоб уже не мог. Взгляд этот можно было расценивать и как предостережение. Если проводить слишком много времени наедине с принцессой и ее дочерью, рано или поздно возникнет двусмысленная ситуация. При любом исходе положение Жакоба неимоверно усложнится.

Дойдя до площади Сен-Мишель, Жардин заглянул в кафе. Сел у зеркальной стены, заказал пастис. Шумная атмосфера кафе подействовала на него успокаивающе: гул голосов, движение, звон посуды, сценки из чужой жизни, разворачивавшиеся за соседними столиками. Здесь Жакоб чувствовал себя затерявшимся в толпе, анонимным. Кафе – идеальное место отдыха для современного человека, подумал он. Что бы мы все без них делали?

Его жизнь с Сильви никак нельзя было назвать отдохновением. Но ведь он и не искал в ее обществе покоя. Они до сих пор не были женаты. Жакоб много раз предлагал Сильви свою руку, но она решительно отказывалась. Это тревожило Эзаров, сердило мать Жакоба, но Сильви была непреклонна. В конце концов, все знали, что эта девушка не склонна считаться с буржуазными предрассудками.

Зато ее буквально носили на руках сюрреалисты из числа друзей и знакомых Жакоба. Они фотографировали ее, писали ее портреты, посвящали ей сотни стихов. Всякий раз, отправляясь на очередной вернисаж в галерею Градива, Жакоб имел возможность полюбоваться на новые работы, изображающие Сильви Ковальскую.

Нервный срыв, произошедший накануне их совместной жизни, больше не повторялся, но Жакоб постоянно чувствовал уязвимость Сильви, ненадежность обретенного ею эмоционального равновесия. Чтобы как-то защититься, Жакоб был вынужден частенько надевать маску врача – так ему было спокойней.

Сильви никогда не говорила на эту тему, но она тоже знала, что ее болезнь незримо витает над их домом, по временам обретая несокрушимость каменной стены. Сильви испытывала страшное раздражение, когда Жакоб начинал изображать из себя беспристрастного психиатра. Она платила ему за это мстительно-садистскими выходками. Как-то раз ей удалось сорвать с него маску профессионализма, результат был поистине ужасен. Жакоб закатил ей бешеную сцену, а потом мучился чувством вины и раскаяния. Сильви лежала на постели беззащитным воробышком, тихо сотрясаясь от рыданий, но Жакобу показалось, что ее глаза светятся торжествующим блеском. Он поклялся себе, что никогда больше не потеряет самообладания.