Вирджиния Эндрюс - Долгая ночь

Я побежала по тропинке, ведущей к пруду, не обращая внимания на хлеставшие ветки. Главное – отыскать Пушинку для Евгении. Но добравшись до пруда, я была разочарована. Пушинки там не было. Генри подошел и встал рядом со мной. Дождь усиливался.

– Лучше нам вернуться, мисс Лилиан, – сказал он. Я кивнула, теперь слезы стекали вместе с каплями дождя по щекам. Но внезапно, Генри схватил меня за плечи и стиснул. Это меня насторожило.

– Не ходите дальше, мисс Лилиан, – приказал он и отступил к краю воды возле небольшого причала. Он взглянул вниз и замотал головой.

– Что это, Генри? – закричала я.

– Идите домой, мисс Лилиан, ну же, уходите, – скомандовал он так, что я испугалась. Генри никогда не разговаривал со мной таким тоном. Я не двинулась с места.

– Что это, Генри? – повторила я, требуя ответа.

– Это очень неприятная вещь, мисс Лилиан, – сказал он. – Очень.

Медленно, забыв об усиливающемся дожде, я приблизилась к краю пруда и взглянула в воду. Там была она. Словно белый комочек хлопка, она лежала в воде, и ее рот был широко открыт, а глаза – закрыты. Вокруг шеи вместо розовой ленты Евгении был кусок веревки, конец которой был привязан к тяжелому камню.

Мое сердце разрывалось. Я ничем не могла себе помочь. Я завизжала, колотя себя кулаками по коленям.

– Нет, нет, нет! – кричала я.

Генри подошел ко мне, его глаза были полны горя и боли, но я не стала его ждать. Я повернулась и побежала к дому. Капли дождя разбивались о мое лицо, ветер трепал волосы. Задыхаясь, я влетела в дом. Я думала, что умру. Я остановилась у входа, и слезы полились еще сильней, чем дождь. Мама, услышав, что я пришла, выбежала из комнаты, где читала, даже не сняв очки. Я так громко кричала, что Лоуэла и остальные горничные тоже прибежали.

– Что? – вскрикнула мама. – Что случилось?

– Пушинка, – стонала я. – О, мама, кто-то утопил ее в пруду!

– Утопил в пруду? – у мамы перехватило дыхание, и она обхватила ладонями горло. Она затрясла головой, отрицая мои слова.

– Да. Кто-то привязал веревку с камнем к ее шее и бросил Пушинку в воду, – кричала я.

– Боже милосердный, – сказала Лоуэла, быстро перекрестившись.

– Но кто мог это сделать? – спросила мама и покачала головой. – Никто не мог совершить такой ужасный поступок. Наверное, бедняжка просто сама упала в воду.

– Я видела ее, мама. Она лежала на дне. Спроси у Генри. Он тоже ее видел. Вокруг ее шеи обвязана веревка, – настаивала я.

– Боже мой! Мое сердце не выдержит. Посмотри на себя, Лилиан. Ты насквозь промокла. Поднимись наверх, сними всю эту мокрую одежду и прими ванну. Ну же, дорогая, а то ты снова простудишься, как тогда в первый школьный день.

– Но, мама, Пушинку утопили, – сказала я в отчаянии.

– Но не ты, ни я ни чем уже не можем помочь, Лилиан. Пожалуйста, поднимись наверх.

– Я должна рассказать все Евгении, – сказала я. – Она ждет.

– Ты расскажешь ей позже, Лилиан. Сначала обсохни и согрейся, ну же, – настаивала мама.

Опустив голову, я медленно пошла к лестнице и услышала скрип открывающейся двери. Эмили выглядывала из своей комнаты.

– Пушинка умерла, – сообщила я ей, – ее утопили. На лице Эмили появилась холодная улыбка. Мое сердце бешено забилось.

– Это ты сделала? – спросила я.

– Это твоих рук дело, – отчеканила Эмили.

– Я? Да я бы никогда…

– Я говорила тебе, что ты Енох. Все, кого ты коснешься, умрут или пострадают. Держи свои руки подальше от наших прекрасных цветов, не трогай наших животных, и держись подальше от табачных плантаций, чтобы папа не разорился, как другие владельцы. Запрись в своей комнате и не выходи, – посоветовала она.

– Заткнись, – резко ответила я, потому что была переполнена болью и горем, чтобы бояться еще и ее гневного взгляда. – Ты убила Пушинку. Ты страшный человек.

Эмили снова улыбнулась и медленно удалилась к себе в комнату, захлопнув за собой дверь.

Меня тошнило. Каждый раз, закрывая глаза, я видела бедную Пушинку, покачивающуюся на дне пруда. Ее рот открыт, а глаза смерть закрыла навечно. Когда я зашла в ванную комнату, меня вырвало. Живот болел так сильно, что я вся скрючилась и ждала, когда утихнет боль. Я сильно исцарапала ноги, когда бежала от дома к пруду и только сейчас я почувствовала это. Я сняла промокшую одежду и забралась в ванну.

Позже, когда я обсохла и снова оделась, я спустилась вниз к Евгении, чтобы рассказать ей эти страшные новости. Мои ноги, казалось, налились свинцом, когда я подходила к ее двери; но, когда я открыла дверь, я поняла, что Евгения все знает.

– Я видела Генри, – всхлипнула она. – Он нес Пушинку.

Я подошла к ней, и мы в отчаянии прижались друг к другу. Я не хотела говорить ей, что считаю Эмили виновной в происшедшем, казалось, Евгения знает, что здесь нет ни единой души, живущей или работающей на плантациях, у которой хватило бы жестокости совершить такой страшный поступок.

Мы лежали на ее кровати, обхватив друг друга руками, и смотрели в окно на этот сильный дождь и темно-серое небо. Евгения не была моей родной сестрой по рождению, но все-таки она – моя сестра в подлинном смысле этого слова. Мы были детьми, пережившими трагедию, и мы были слишком малы, чтобы понять этот мир, в котором прекрасных, невинных созданий заставляют страдать или – уничтожают.

Скорбя о потере самого дорогого и прекрасного существа, хрупкая Евгения, наконец, задремала в моих объятиях. И вдруг, вновь, как впервые, я почувствовала страх и боль: но не из-за Эмили или привидений, о которых рассказывал Генри. Я испугалась этой глубокой боли и горя, так как вдруг поняла, что то же самое мне предстоит испытать, когда не станет Евгении. Я оставалась с ней очень долго, пока не подошло время обеда, тогда я осторожно выскользнула из ее объятий и спустилась вниз.

Мама не хотела разговаривать о Пушинке за обедом, но она объяснила папе, почему я так расстроена и едва притронулась к еде. Он выслушал, затем быстро проглотил все и так сильно хлопнул ладонями о стол, что тарелки подпрыгнули. Даже Эмили, казалось, была напугана.

– Я не желаю, – сказал он. – Не желаю, чтобы страдания по какому-то глупому животному расстраивали всех за обедом. Кошка умерла и все; больше ничего нельзя сделать. Бог дал – Бог взял.

– Я уверена, что Генри найдет для тебя и Евгении другого котенка, – улыбаясь добавила мама.

– Но он не будет таким, как Пушинка, – ответила я, глотая душившие меня слезы. – Она была особенной, и теперь она умерла, – хныкала я.

Эмили презрительно усмехнулась.

– Джорджиа, – сказал папа таким тоном, как будто делал замечание.

– Давай поговорим о приятных вещах, дорогая, – быстро сказала мама и улыбнулась мне. – Что нового сегодня было в школе? – спросила она. Я глубоко вздохнула и вытерла слезы на своих щеках.