Кэтрин Стоун - Радуга

Алекса никогда не рисковала своими чувствами, но позволила Джеймсу унести с собой в полночную тьму нечто очень ценное, принадлежавшее только ей, — великое счастье играть обожаемую ею Стефани Винслоу. И как только Алекса могла доверить такую важную частичку самой себя человеку, чье поведение во время переговоров было просто наплевательским? Джеймсу Стерлингу доверяли многомиллионные компании, но не исключено, что для миллиардеров это было не более чем щекочущей нервы, увлекательной игрой.

А в данном случае это вовсе не игра! По крайней мере для Алексы.

И почему-то она страстно надеялась, что и для Джеймса ее контракт не станет очередной игрой.

Для того чтобы успокоиться и удостовериться в правильности принятого решения, Алексе следовало просто взглянуть на заваленную розами гостиную или пойти в свою спальню и еще раз прикоснуться к сверкающей золотой статуэтке — блестящему подтверждению ее успеха и таланта. Но вместо этого, движимая каким-то невольным порывом, она пошла в спальню, приготовленную для Кэт. Нахмурившись при виде столь тщательно подобранных сиреневых обоев, Алекса поняла, что даже самые тяжкие сомнения, которые она испытывала, доверяя свое финансовое положение Джеймсу, становились просто банальными по сравнению с величайшими сомнениями, мучившими Алексу, когда она думала о младшей сестре.

Та же апрельская луна, под которой встретились на укромной террасе Алекса и Джеймс, освещала тем же мягким светом дорожку на территории Оберлинского колледжа, по которой Кэтрин Тейлор направлялась из Бейли-хаус — общежития, в котором она жила, — в классы «Робертсон-холла». Даже если бы она никогда прежде не ходила этим путем, даже если бы темнота была еще более плотной, чем в самую безлунную ночь, какой-то врожденный инстинкт и безошибочная интуиция все равно вывели бы Кэт к месту, где находится рояль.

Стояла полночь. Веселые звуки праздничной субботней вечеринки в колледже постепенно угасали, смех затихал, по мере того как компания распадалась на парочки. Кэтрин в глубоком раздумье даже не слышала звуков любви и радости, наполнявших мир вокруг нее, и вовсе не была обеспокоена тем, что этот уик-энд провела одна. В конце концов, она оказалась именно там, где хотела: у рояля, на котором с наслаждением будет играть до самой зари.

Кэтрин не слышала шума вечеринок, так же как не чувствовала леденящего холода ночного ветра. Ей было тепло — от предвкушения игры и от радостного воспоминания о событиях прошедшего дня. Он выдался славным — солнечным и наполненным замечательными приметами скорой весны. Кэт все послеобеденное время просидела скрестив ноги на прогретой лужайке в Таппан-сквере, читая «Кузину Бетту» Бальзака. Она читала классический роман в оригинале, на французском языке, а позднее, когда солнце село, унеся с собой и нежное тепло, вернулась в свою комнату и, так же по-французски, записала свои впечатления о прочитанном на разноцветные карточки, которые собирала для курсовой работы.

Весь Вечер Кэт читала Бальзака и лишь к полуночи отправилась знакомым путем в консерваторию. Она шла стремительно, нетерпеливо, но сейчас, подойдя к «Вилдер-холлу» — зданию Союза студентов, Кэт почему-то замедлила шаг, сошла с дорожки, ведущей в консерваторию, и направилась к почтовым ящикам студентов. Зачем? Кэт и сама не могла бы ответить на этот вопрос. Конечно же, ее почтовый ящик еще пуст. Ведь два дня назад Кэт получила письмо из Топики. И хотя длинные, веселые, полные любви письма родителей приходили довольно часто, так же как и ее нежные письма в Топику, все равно для очередной корреспонденции слишком рано.

Но что-то подсказывало девушке непременно проверить свой почтовый ящик, и, убедившись, что там действительно есть корреспонденция, Кэт почувствовала, как затрепетало ее сердце от неожиданной радости и удивления: в очередной раз состоялась невероятная телепатическая связь между ней и обожаемыми родителями. Удивительное чувство взаимопонимания, не требующего слов, никогда не покидало Кэт. Набирая изящными пальчиками код замка, она увидела в отверстие, что конверт довольно тонкий. В нем скорее всего вкратце изложены новости, которые мама забыла упомянуть в последнем своем письме, — хорошие новости о соседях, или о продаже своей керамики, или о делах отца на музыкальном поприще. Кэтрин и сама не раз делала подобное: вспомнив что-нибудь, о чем забыла написать в большом послании, отправляла красочную открытку, изображавшую Таппан-сквер в великолепии осенних красок.

Бледно-голубая открытка с тисненым лебедем пришла не из Топики, а из Лос-Анджелеса, из отеля «Бель-Эйр». Изящным почерком Алексы было выведено:

«Кэт, из-за всего этого волнения я совершенно забыла сказать тебе, что ужасна рада твоему переезду в Нью-Йорк. Еще раз спасибо за чудесные розы. А.».

«Все это волнение» выразилось в сбивчивом телефонном разговоре сестер. Утром, после присуждения «Оскара», Алекса позвонила поблагодарить Кэтрин за очаровательный букет роз «Леди Ди». Алекса пришла в восторг от замечательных бледно-персикового оттенка роз, их аромата и изящества, о чем и сообщила Кэт. Та, в свою очередь, как и старшая сестра, так же сбивчиво и задыхаясь, еще и еще раз повторяла, как она счастлива и рада ее «Оскару». Разговор был недолгим, потому что после излияния восторженных чувств наступило неловкое молчание, а потому сестры наскоро и смущенно распрощались.

Но очевидно, после разговора Алекса вспомнила другие важные слова, которые и решила выразить на бумаге. У Кэтрин тоже было немало важного и невысказанного, но ей не хватало мужества ни на разговор, ни даже на письменное изложение. И все же надо будет поговорить!

Кэт должна рассказать Алексе, что смотрела «Ее величество» бесчисленное множество раз, как страстно желала сестре выиграть «Оскара» и как гордится ею, всегда — с «Оскаром» или без него. И еще она должна сказать старшей сестре, что очень волнуется, собираясь ехать в Нью-Йорк. Кэт должна об этом рассказать или по крайней мере написать о своем состоянии, но она этого не сделала, поскольку ей всегда не хватало естественной смелости Алексы.

Бережно положив открытку в карман пальто, Кэтрин вернулась в холодную лунную полночь. Но сейчас она ощущала не просто тепло, а настоящую радость. «Я забыла сказать тебе, что безумно рада твоему переезду в Нью-Йорк», — написала Алекса. О, как бы Кэт хотелось, чтобы так оно и было на самом деле! Она так сильно любит, просто обожает свою старшую сестру и так хочет быть рядом с ней в надежде на то, что хрупкая дружба, зародившаяся восемь лет назад, окрепнет и расцветет.

Как же Кэт надеется, что Алекса полюбит ее!

Удивительное тепло, согревавшее душу Кэт, внезапно исчезло, и причиной тому — Кэт знала — был вовсе не пронизывающий ветер. Это начался лихорадочный озноб, вызванный призраком прошлого, напомнившим, что, несмотря на теплые и обнадеживающие воспоминания о последних годах, был период — большая часть ее жизни, — когда между сестрами не существовало никакой дружбы. То было очень болезненное время, когда они жили вместе, под одной крышей, когда Алекса имела реальную возможность по-настоящему узнать младшую сестру.