Дорси Келли - Партнеры? любовники? Супруги?

Раст резко отвернулся и пошел к дому. Сами закончат. Пора перестать плакать о том, что он не в силах изменить, а делать то, что может сделать.

Раст шел с опущенной головой и заметил живую картинку, только когда на нее наткнулся. К стволу тополя косо привалились два мусорных мешка, битком набитые сухими листьями, сучками и свежескошенной травой. Рядом на газоне валялись грабли, садовый нож, газонокосилка и пара вдрызг изодранных перчаток. Сам газон выглядел безупречно.

В стороне на безопасном расстоянии стоял детский манеж, но ребенка в нем не было. Раст подошел ближе и заглянул за ствол толстого, тенистого дерева.

На расстеленном одеяле на коленях стояла Люси: чумазая, с растрепанными волосами. Она не видела Раста. Хотя до нее было еще далеко, он остановился.

— Вот умница, — ворковала Люси с умилением. — Давай, давай, мой маленький кузнечик.

Расплывшись в блаженной улыбке, ребенок завопил и сделал что-то вроде броска вперед. Раст вскинул брови. Он не знал, что она научилась ползать.

— Хорошая девочка! — Люси захлопала в ладоши. — Прямо стрекоза! Иди к Люси. Вот так. Давай, давай. — Она похлопала себя по коленям. И когда малыш сделал еще один рывочек, Люси его с жаром подхватила и вскинула над головой. Младенец верещал от восторга.

Что-то внутри Раста ослабло, как будто тяжелый камень отвалился от края скалы. Время остановилось. Его плечи расслабились, напряжение горьких воспоминаний отпустило.

Он не сводил глаз с Люси.

Что-то изначальное, первобытное было в этой картине: женщина с ребенком на земле, поросшей травой, она учит малыша двигаться, идти вперед. В безумной вспышке предвидения, которым он никогда раньше не отличался, Раст одну за другой увидел сцены, говорившие о том, что эта женщина вырастит дитя его любимого брата здоровым и сильным.

Он помотал головой, и воображаемые сцены исчезли, но осталась живая. Под солнцем блестели угольно-черные волосы, розовели щеки; картина «Люси на фоне старого дома» была прекрасна. Минувшей ночью в ее спальне он с удивлением заметил в себе желание защитить ее. Тонкая белая ночная рубашка ничего не скрывала от его нескромного взгляда; а когда он обнимал ее, ему на голую грудь давили мягкие круглые груди. Они будто жгли его… клеймили…

Налетел ветерок, принес запах зелени. Малявка вертелась над женской головой, у Люси устали руки, и она ее опустила. Обернувшись, увидела Раста и обрадовалась. Давно ли он здесь стоит? Видел ли новый трюк малыша?

Она хотела его об этом спросить, но ее остановило выражение его лица. Обычно жесткое, сейчас в тени широких полей черной шляпы оно было открытым и каким-то беззащитным. Одобрительный и восхищенный взгляд согревал Люси, как мягкое одеяло в холодный день.

Она замерла.

Ей так давно было холодно, жизнь протекала впустую, в изоляции и одиночестве, и вот Раст Шефилд согрел ее, и оттаяла душа. Люси вдруг поняла, что в его власти разбить ей сердце.

— А, ты здесь, — сказала она, внезапно смутившись. — Видел новый трюк Малявки?

Он подошел, встал на колени рядышком и упер руки в мощные бедра. Она старалась не смотреть на мускулы, проступившие под изношенной тканью линялых джинсов. Дыхание участилось.

— Ты хочешь сказать, новый трюк Стрекозы? поддел он.

Она вспыхнула.

— Я назвала ее так, потому что она шустрая, порхает, как стрекозка. С таким же успехом можно сказать — кролик, кузнечик или еще что-нибудь.

— Мне нравится Стрекоза, — сказал Раст, игнорируя ее комментарий. — Ей подходит.

— Но это же не имя, — возразила Люси.

— Почему? Положи ее, посмотрим, пойдет ли она ко мне.

В предвкушении забавы Люси положила малышку на живот.

— Но нельзя давать ей такое имя.

— Почему? — повторил он. Глянув на Раста, ребенок ликующе завопил и ринулся к нему.

— Вперед, Стрекоза, — подбадривал он, — лети к дяде Расту.

— Но это же насекомое, сам знаешь, — настаивала Люси.

— Том был бы доволен, — тихо сказал Раст. Он снял шляпу, взял малышку на руки и пощекотал ей пухлую шейку.

Люси тронуло, что он так естественно обращается с ребенком. Из Раста выйдет великолепный отец, подумала она. Терпеливый, добрый и очень любящий. Он уже сейчас замечательно относится к Стрекозе. Она посмотрела на них и ощутила неожиданную слабость. Люси трепетала, возбужденная некоей посторонней силой, таяла, как мед на солнце.

Порыв ветра взметнул волосы Раста, и ей захотелось самой притронуться к этим шелковым завиткам, в которых поблескивали пряди цвета густого янтаря. В открытом вороте рубахи темнела шея такого же янтарного цвета.

Она вдруг вспомнила, как он прижимал ее к голой груди, когда на ней была только тонкая ночная рубашка. Люси задохнулась…

Она его хотела.

Раст взглянул в ее лицо. Глаза его потемнели, стали цвета жженого сахара. Взгляд переместился на приоткрытые губы. Она видела, что он отметил ее тяжелое дыхание и опустил глаза на ее грудь. Запретная дрожь молнией пробежала по телу. Он хочет до нее дотронуться! Люси коротко вздохнула.

Опять глаза смотрели в глаза, между ними молотом било неистовое, глубоко личное, проникновенное понимание.

— Люси, — хрипло прошептал он.

Она изо всех сил старалась сдержать подступающую дрожь — не от холода, а от того явного хищного интереса, который увидела в его лице.

Хищного?.. Невольно защищаясь, Люси выставила руки.

Нет, только не с ним. Эту сторону отношений мужчины и женщины она уже познала, они не дают ничего, кроме чувства неуверенности. «Ты не могла бы доставить удовольствие мужчине, даже если бы захотела, — сквозь время донесся до нее злобный голос. — Меня ты никогда не удовлетворяла».

Раст как будто прочел ее мысли, кашлянул и вернул ей ребенка.

— У меня полно дел, — буркнул он и встал… и сразу стал тем резким и бесцеремонным ковбоем, с которым она встретилась недавно после долгого перерыва. Эту дистанцию, этот барьер ей никогда не преодолеть. Но неужели она так прозрачна? Неужели он читает ее потаенные мысли?

Подобная перспектива так напугала Люси, что она вцепилась в ребенка.

Нахлобучив шляпу, он доложил:

— Сосед хочет за плату пользоваться нашей водой. У меня с ним встреча. Он держит магазин красок, и часть оплаты пойдет товаром, так что можно будет покрасить конюшню.

Люси поняла, что он спешит набирать капитал, чтобы откупиться от нее в конце года. Но она сосредоточилась на одном слове. Встала, держа ребенка на одной руке, и, не думая про жар во всем теле, сказала:

— Ты сказал, краски? Может, у тебя останется несколько лишних банок?

— Что ты хочешь покрасить? — прищурился он. Люси передвинула ребенка вперед, только чтобы чем-то занять руки. Она не хотела, чтобы Раст считал ее назойливой. Кеннета приводил в ярость даже намек на требование. Сколько раз он повторял, что она неблагодарная, что ей слишком много надо! «Я что, мало тебе даю? Я что, не люблю тебя больше, чем кто бы то ни было?» — зазвенело в ушах, унося в отчаянные, убийственные воспоминания. Раст ждал.