Луэлла Стинбоу - Старинная легенда

— Ты еще не знаешь, что тебя ждет! — предостерег Джиллиан заботливый жених.

— Забавно, но каждый из твоих братьев сказал мне то же самое. Вот, в частности, Трэвис грозился поведать мне в подробностях о твоей бурной молодости и тяжелом детстве.

— Ха! — Катберт распрямил ноги, встал с каменного выступа, заботливо помог подняться Джиллиан. — Трэвис у нас — циничный полицейский. Он считает, что каждый мужчина в душе — потенциальный преступник. Ты его больше слушай!

— А кто в душе каждая женщина?

Смешливые искорки в глазах Катберта разом погасли.

— Трэвиса не так давно несправедливо обидели. Ему до сих пор больно.

Джиллиан собралась было расспросить Катберта поподробнее, но тут ей пришло в голову, что, возможно, инженер сам не хочет играть свадьбу в «Орлином кряже». Может быть, тягостные воспоминания до сих пор не утратили над ним власти?

Как-то раз, после особенно долгих и отрадных любовных игра, они лежали, сжимая друг друга в объятиях, и разговаривали о том, где будут жить в промежутках между разъездами, о плотинах и документальных съемках… и о родителях. Об отце Джиллиан и об отце Катберта.

Постепенно, мучительно, фраза за фразой, горестная повесть облекалась в слова. Голос Катберта заметно дрожал, когда он поделился с любимой тем, что так и не открыл братьям. Молодая женщина, затаив дыхание, слушала, а Далтон в подробностях описывал ту кошмарную ночь, когда мать его беспомощно рыдала, а он бегал вокруг нее с чашками кофе и пузырьками с успокоительным. Тогда-то его несокрушимая вера в отца и сыновняя любовь рассыпались в прах.

Может быть… может быть, Катберт и впрямь не хочет возвращаться в «Орлиный кряж» и играть свадьбу в тени материнской трагедии? Приподнявшись на цыпочки, Джиллиан обняла ладонями его лицо.

— А как насчет тебя, Катберт? Тебе тоже до сих пор больно? Тебе неприятно обмениваться обетами верности там, где брак твоих родителей обернулся обманом и ложью?

— Нет, — просто отозвался он. — Ранчо — мой дом. И навсегда останется домом. — В серых глазах снова запрыгали озорные бесенята. — Тем паче если мне все-таки придется платить за треклятый кран. Вот тогда мы точно не сможем себе позволить никаких ресторанов да путешествий. Сыграем свадьбу тихо, по-домашнему…

Джиллиан негодующе фыркнула: именно этого Катберт от нее и ждал. С тех пор, как он объяснил невесте, что ответственность с него не снимут до тех пор, пока заключение независимой экспертизы документально не подтвердит ущерб, нанесенный ценному оборудованию, молодая женщина просто-таки рвала и метала.

— Да даже у самого закоренелого бюрократа рука не поднимется взыскивать с тебя убытки! — бушевала она. — Ради всего святого, ты же весь город спас!

Катберт изобразил приличествующее случаю смирение, однако в глазах его по-прежнему плясали искристые смешинки. Какая она храбрая, какая задиристая; так и рвется в бой — защищать его от всех на свете недоброжелателей…

— Ну, по-моему, ты слегка преувеличиваешь!

— Нисколечко! — Джиллиан обвила руками его шею. — Ведь ты и меня спас!

— Причем несколько раз, — не преминул уточнить Катберт.

Всякий раз, путешествуя с нею вместе на машине, когда Джиллиан оказывалась за рулем, инженер содрогался от ужаса. Мысли ее проделывали тысячу миль в минуту, а взгляд не отрывался от роскошной последовательности «кадров» за окном, вместо того, чтобы следить за дорогой.

— Ты и сейчас меня спасаешь, — прошептала молодая женщина, привставая на цыпочки навстречу его губам. — Всякий раз спасаешь, когда даришь мне вот это… И вот это… И…

— Джиллиан…

Застонав, он рухнул на колени.

Молодая женщина опустилась на землю вместе с ним. Каждое прикосновение его рук и губ обладало магическим эффектом: грудь ее пронзали тысячи стрел, направленных самим Купидоном, не иначе. Что бы ни случилось, куда бы ни увела их Катбертова работа и ее съемки, этого подарка у нее никто и никогда не отнимет.

Позади них деловито стрекотала кинокамера. На противоположной стороне каньона руины медленно уходили под воду, погружаясь в долгий, беспробудный сон. Легкий ветерок гнал рябь по поверхности воды. А над ущельем, словно мимолетное дуновение, пронесся тихий, ласковый, исполненный блаженства вздох.

Шон Далтон подошел к зеркалу, подергал за концы косо завязанного галстука-бабочки и обреченно вздохнул.

— Женский заговор, вот что это такое, — подвел он итог. — Ну, и какого черта вам непременно надо, чтобы мы рядились в эти шутовские тряпки?

Лорина, его жена, не сдержала улыбки.

— Может быть, потому, что вас так приятно дразнить? А может быть, потому, что у нас, слабых женщин, просто голова идет кругом при виде таких разодетых франтов, — ласково поддразнила она. — Повернись-ка, я сама завяжу.

— Ладно тебе, солнышко, уж ты-то знаешь, что я неотразим в любой одежке, — усмехнулся Шон, послушно подставляя шею.

— Может, и так. — Лорина изо всех сил старалась сдержать улыбку, что было нелегко: ведь муж сомкнул объятия и притянул ее к себе. — Шон Далтон, сэр, прекратите немедленно, иначе я никогда с этим галстуком толком не справлюсь!

— Что прекратить? — невинно осведомился Шон — и звонко чмокнул жену в щеку.

Лорина тихонько вздохнула и склонила голову ему на плечо.

— Люблю тебя, — прошептала она.

— Попробовала бы только не любить! — проворчал Шон, зарываясь лицом в ее волосы. — От души надеюсь, что Катберт с Джиллиан будут хотя бы вполовину так же счастливы, как мы, солнышко мое.

— Только вполовину? — удивилась Лорина, откидываясь назад и улыбаясь мужу.

— Да сдается мне, что никто еще в мире не был и не будет так счастлив, — пояснил Шон и снова привлек жену к себе.

— Мама-папа!

Счастливые супруги, как по команде, оглянулись. Их маленький сынишка проснулся и встал на ножки, держась за прутья кроватки. Лорина погладила мужа по щеке, нагнулась и подхватила Билли на руки.

— Здравствуй, радость моя! — Она оглянулась на мужа. — А кроватка-то ему уже мала.

— Знаю, — вздохнул Шон. Он взъерошил темные кудри сынишки и улыбнулся жене. — Но просто рука не поднимается убрать ее в чулан!

— Ну, это ненадолго! — мило закраснелась Лорина, легонько касаясь ладонью живота. Серые глаза Шона потемнели.

— Лорина? Солнышко, ты серьезно?

— Ну да, — тихо подтвердила молодая женщина. Глаза ее сияли. — Я вчера была у врача.

У Шона сдавило горло. Ему захотелось сейчас же, немедленно, сказать жене, как много она для него значит, как она изменила его жизнь, но слова с языка не шли. Вместо того он снова привлек жену и сынишку к себе, к самому сердцу, и в который раз подумал, что такого везучего Далтона на свет еще не рождалось.