Яков Шехтер - Каббала и бесы

То есть покой, который полагается праведникам, у героя чисто внешний. На самом деле мысленно он вновь и вновь возвращается в тот день, когда в последний раз встретился с Итой, и спрашивает себя, сделал ли он тогда правильный выбор. И как бы мельком оброненная фраза о том, что у Иты нет детей, тоже, как теперь понимает читатель, говорит о многом.

Но, как не раз подчеркивается в рассказе, речь в нем идет не только о любви, но и о чуде. И чудо это заключается, по словам героя «Иты», в том, что даже после всего происшедшего он остался верным последователем Ребе. Остался, хотя тот вроде бы и не оправдал той роли, которая предназначена ему в мироощущении многих хабадников, – роли некого Высшего Существа, призванного решать за них те вопросы, которые на самом деле являются частным делом каждого человека и для решения которых он должен воспользоваться своим главным достоянием – правом на свободу выбора. Любавичский Ребе предстает в этом рассказе подлинным мудрецом, который, как и положено мудрецу, избегает однозначных решений и никогда не берет на себя функции Господа Б-га.

Ловушка

Прежде всего, этот рассказ иллюстрирует классический взгляд иудаизма, да и, впрочем, других монотеистических религий на самоубийство.

Ни у одного человека, согласно этому взгляду, нет права посягать на чью-либо жизнь, в том числе и собственную, ибо эта жизнь дана была ему Богом и только ОН имеет право решать, когда пришло время ее прервать. Самоубийца, таким образом, вмешивается в планы самого Творца, посягает на Его творение, и расплата за это должна быть поистине страшной. Именно такой и оказывается расплата героини этого рассказа Навы, решившей свести счеты с жизнью, когда врач сообщил ей, что у ее мужа нет никаких шансов излечиться от рака и дни его сочтены.

Нава после этого разговора пытается покончить жизнь самоубийством, но попытка оказывается неудачной и она остается парализованной на всю жизнь, сохранив при этом сознание. Таким образом, ее тело, от которого она пыталась освободиться, в точном соответствии с главным принципом Торы – «мера за меру» – превращается в самую настоящую ловушку для ее души. И это оказывается куда страшнее того состояния, в котором пребывают люди-«растения», чей мозг отключен от внешней действительности. Находясь в своей мучительной «ловушке», Нава знает обо всем, что происходит в жизни, а значит, и о том, что ее муж выздоровел, получил от раввинов разрешение на другой брак, ждет ребенка…

И в таком повороте судьбы тоже отчетливо чувствуется то, что принято называть рукой Провидения: Всевышний как бы еще раз показал Наве, что врач, решивший «подготовить» ее к будущей смерти мужа, взял на себя ту роль, которую попросту не имел права брать, ибо лишь Он и никто другой решает, какая болезнь является смертельной, а какая нет, и когда приходит для того или иного человека время покинуть этот мир.

Возникающая было в какой-то момент у читателя мысль, что попытка самоубийства Навы стала своего рода «искупительной жертвой» за жизнь ее Цви, что своим состоянием Нава расплатилась за право любимого мужа на исцеление, очень быстро гасится всей последующей логикой повествования. Не исключено, что все обстоит как раз наоборот: жизнь обреченного Цви, никогда, в отличие от жены, по-настоящему ее не любившего, была продлена в наказание Наве, в назидание ей…

Но, безусловно, только этим заложенные в рассказе идеи не исчерпываются.

Шехтер остается в нем верен присущему ему полифонизму и продолжает разрабатывать тему того, каким образом наши собственные поступки меняют действительность, и нашей ответственности за эти перемены. Совершив преступление против самой себя и Б-га, Нава делает несчастной не только себя, но и свою младшую сестру, закрывая ей путь к семейному счастью, так как в религиозной еврейской среде к самоубийству относятся как к своего рода опасной, заразной и вдобавок наследственной болезни и стараются не родниться с членами семей самоубийц.

Возвращается он в этом рассказе и к теме «истинной пары», являющейся стержневой в рассказе «Ита», – и здесь читателю предоставляется немалый простор для размышлений о том, что же именно представляла собой любовная история Навы и Цви, являлись ли они «истинной парой» и если да, то почему их брак оказался бездетным, так что, когда Цви заболел, у Навы возникло ощущение, будто ей не для кого и незачем жить…

И как тут не вспомнить то, что поначалу родители Цви расстроили этот брак?! Если рассматривать эту ситуацию с точки зрения еврейской мистики, с позиции «Всё, что ни делается, – к лучшему», то в отмене брака Навы с Цви можно было увидеть ясно выраженную волю Творца, не желающего этого брака. Сама нелепая причина, по которой родители Цви решили отказаться от свадьбы, – тень от листьев на фотографии, принятая родителями Цви за родимое пятно, – начинает в этом свете восприниматься как дурное предзнаменование. Таким образом, возвращение к Наве ее жениха и оказывается для нее самой страшной ловушкой, предопределяющей всю последующую трагедию ее жизни.

Самое любопытное заключается в том, что этот рассказ, с первых же своих фраз погружающий нас в мрачную атмосферу клиники для оказавшихся на пороге между жизнью и смертью, но так и не перешагнувших через него, оставляет после себя удивительно светлое, оптимистическое ощущение того, что в итоге у его героев все будет хорошо.

Исток этого ощущения кроется в той глубокой вере в то, что «Б-г не без милости, еврей не без доли», которая звучит в словах сестры Навы. Совершенно очевидно, что Тот, кто умеет столь страшным образом наказывать за вмешательство в Его планы, должен столь же щедро вознаграждать тех, кто принимает Его приговор как данность, сохраняя Ему свою веру и верность.

Неторопливые слова любви

Трудно сказать, можно ли назвать героев этого рассказа типичными представителями еврейских религиозных ортодоксов, но, вне сомнения, эта грустная и трагическая история о несостоявшейся земной любви и самозабвенной любви к Б-гу не может не тронуть человеческое сердце.

Шехтер затрагивает в этом рассказе, пожалуй, самую болезненную для еврейских ортодоксов тему – тему сексуального воспитания, подготовки молодых людей к супружеской жизни. Юноши и девушки из наиболее закрытой части ультраортодоксальной среды и в самом деле нередко узнают о том, что же именно происходит между мужем и женой в супружеской спальне, лишь непосредственно перед свадьбой, будучи уже взрослыми и сложившимися людьми. И для многих их них, чья жизнь до того проходила исключительно в постижении Торы и Талмуда, это открытие становится психологической травмой, самым настоящим ударом – подобно тому, как оно стало ударом для героя этого рассказа Эльханана.