Вирджиния Эндрюс - Секреты утра

– Мне жаль, но я очень занята, – сказала Агнесса и повесила трубку.

– Агнесса! – кричала я в умерший телефон. Я начала в истерике звать Тришу. Что теперь со мной будет? Подошла медсестра и спросила, что происходит. Я объяснила ей, что у меня есть подруга, которая придет днем, когда я уеду, а дозвониться до нее я не могу.

– Оставьте ей записку, и я передам.

– Правда? Спасибо. Я взяла бумагу, на которой собиралась писать Джимми, и принялась за работу.

«Дорогая Триша.

Когда ты будешь читать это письмо, я буду уже далеко. Приехала бабушка Катлер и взяла контроль над моей жизнью в свои руки. Я отправляюсь к ее сестрам и пробуду там до рождения ребенка. Таким образом, никто не узнает об этом, и благословенное имя Катлеров останется незапятнанным. Я даже не знаю их точный адрес. Меня ничто больше не волнует. Ты осталась единственным мне близким человеком. При первом удобном случае я напишу подробное письмо. Пожалуйста, передай привет госпоже Лидди, близнецам и даже сумасшедшему Дональду.

И благодарю, благодарю от всего сердца единственного моего друга, тебя, Триша.

С любовью, Дон».

Я свернула письмо и отдала медсестре. Вскоре появился шофер, которого нанял управляющий бабушки Катлер, чтобы отвезти меня в аэропорт. Для него я была, как пакет для рассыльного. Медсестры, давно определившие «ценность моей персоны», собрались попрощаться, они пожелали удачи и скорейшего возвращения в Нью-Йорк.

Из вещей у меня остались лишь те, что были в день аварии, шофер был крайне удивлен:

– Никакого багажа?

– Нет, это все.

– Великолепно, – обрадовался шофер облегчению своей задачи.

Возле больницы стоял шикарный лимузин. Меня удивило, что бабушка Катлер пошла на такие расходы, но что не сделаешь для того, чтобы все увидели заботу, которой она окружает каждого члена семьи. Я упала на сидения, подушки которых были обтянуты черной кожей. Всю дорогу до аэропорта единственным моим развлечением был вид из окна. Воспоминания перенесли меня в то время, когда я прибыла в Нью-Йорк. Какой восторженной, полной надежд и волнений я была тогда, испуганной этими грандиозными зданиями, беспорядочной людской суетой, казалось, протяни руку – и поймаешь за хвост счастье, станешь известной певицей, будешь жить в уютной квартире на одной из центральных улиц.

Теперь город с людьми, медленно снующими по тротуарам, хранящим тепло их движений, с отключенной иллюминацией казался мне серым и грязным. Люди были равнодушны и даже враждебны ко мне.

Лишь рождественские украшения в окнах домов навевали мысли об ускользнувшем счастье. Это было бы замечательно, Михаэль и я, в квартире на Пятой Авеню. Мы бы слушали рождественский звон, любовались бы рождественскими огнями и друг другом, и любили бы друг друга, а после отдыхали бы около рождественского дерева, мечтая о прекрасном светлом и счастливом будущем.

Лимузин скользил вниз по Авеню, и я увидела счастливую пару, идущую рука об руку. Мне захотелось, чтоб это были я и Михаэль. Девушка выглядела такой счастливой и живой, на щеках у нее играл румянец, глаза излучали теплый таинственный свет. Молодой человек непрерывно шутил и довольно комично жестикулировал, чем вызывал ее веселый смех. Их дыхания сливались воедино и образовывали вокруг них ауру счастья.

Лимузин стал поворачивать. Я обернулась, чтобы не потерять их из виду, но водитель прибавил скорость и молодые люди остались далеко позади, подобно всем моим мечтам.

Войдя в самолет, я почувствовала усталость, упала в кресло и пробудилась только перед тем, как стюардесса объявила о посадке. В аэропорту было немноголюдно, я не думала, что у меня будут проблемы с поисками водителя, который должен был отвезти меня в Медоуз, в дом бабушек и сестер Катлер. Но когда я вышла из аэропорта, я не увидела никого, кто бы держал табличку с моим именем.

Прибывших пассажиров встречали родственники и друзья, все пассажиры из нашего самолета разошлись, и я осталась одна, присела и стала ждать.

Я растерялась, прошел час после прибытия, люди прибывали и убывали, они спешили, кто к самолетам, кто к выходу, но никому не было до меня дела. Мне осталось только закрыть глаза и ждать. Усталость брала свое, путешествие, больница – все подорвало мои силы. Я вытянула ноги и заснула. Я ехала с папой Лонгчэмпом в фургоне, моя голова покоилась на плече Джимми, я ощущала удобство, безопасность и очень расстроилась, когда почувствовала, что кто-то трясет меня за плечо.

Открыв глаза, я увидела высокого, тощего человека с лоснящимися коричневыми волосами, неровно подстриженными и плохо расчесанными. У него был длинный тонкий нос и карие печальные глаза. Ему давно следовало бы побриться, бледное лицо было как бы в заплатах из шерсти. Волосы росли повсюду, вокруг кадыка, в ноздрях и внутри ушей. Его нижняя губа была опущена и открывала желтые от табака зубы. Лицо, уголки глаз покрывала сеть морщин, на лбу пролегла глубокая складка. Одежду составляли синий, потертый сюртук и потертая фланелевая рубашка навыпуск, на ногах были очень грязные ботинки. Мне было непонятно, как его сюда пустили.

– Вы та девушка? – спросил он.

– Извините?

– Вы та девушка? – грубо повторил он, словно наелся песка.

– Меня зовут Дон. Не вас ли послали, чтобы отвезти меня в Медоуз?

– Пошли, – пробормотал он и резко повернулся. Он уже был далеко, когда я встала, и мне пришлось догонять его.

– Вы опоздали, мне пришлось долго ждать.

Он не посмотрел на меня, его длинные грязные пальцы сжались в кулаки.

– Сначала посылают на бойню, – одними губами он грязно выругался, – потом хотят, чтобы я поспел в аэропорт.

– Вы не знаете, пришли ли мои вещи? – спросила я, увидев, что мы идем к выходу. – Вся моя одежда была отправлена из Нью-Йорка.

Ответа дождаться, казалось, нереально. Он продолжал идти и что-то бубнить. Только достигнув двери, шофер соизволил сказать:

– Не знаю.

Я почти бежала за ним, когда он пересек улицу и направился к стоянке. Шофер не обращал ни малейшего внимания на машины, они останавливались, выбегали разъяренные водители, но он игнорировал все их речи. Он смотрел вперед, чуть опустив голову, и большими шагами продвигался к намеченной цели. Когда мы достигли стоянки, он указал на грязный черный грузовик. Даже прежде, чем мы достигли его, я почувствовала запах, от которого меня чуть не вывернуло наизнанку. Я закрыла рукой нос и на мгновение остановилась. Он тоже остановился возле машины, открыл дверцу и выразительно посмотрел на меня.

– Залазь, – скомандовал он. – Я возил навоз из коровника на поля.

Я задержала дыхание и приблизилась к грузовику. Открыв дверь, я увидела грязное с порванной обшивкой сидение, страшно было садиться. Он посмотрел на меня. Поняв мои колебания, он постелил грязное коричневое одеяло, сел и захлопнул дверцу. Я медленно опустилась и постаралась по возможности удобней устроиться. Шофер тотчас включил зажигание, машина тронулась, и мы выехали со стоянки. Чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха, я попробовала открыть окно, которое было все в грязевых подтеках, но ничего не получилось, а он даже не повернулся помочь.