Мария Арбатова - Семилетка поиска

– Нет, Олечка, не надо.

– Я вас вон тем коньяком угощу, самым дорогим. Его только главный и замик пьют!

– Деточка, в моем возрасте денег у человека гораздо больше, чем желаний… – захохотала Елена.

– Правда, что ли? – испугалась Олечка.

– Почти правда. Точнее сказать, желания совсем другие. Я вот поняла, что такое возраст, по такой детали. Раньше шмотку купишь, домой принесешь, напялишь и ходишь-гарцуешь. А теперь купишь, бросишь и только на второй день распакуешь.

– Ни фига себе! – присвистнула Олечка.

– Именно в вашем возрасте я бы именно так и сказала… Просто теперь другое становится важней.

– А вот мой парень, он, когда говорил про мозги на лице, еще добавил, что у всех моих подружек на лице хитрожопость! Представляете?

– Представляю! И что вы теперь будете делать с подругами? Менять?

– Буду перевоспитывать! – В Олечке мелькнула правильность старосты класса.

– Хорошее дело, но почти бесперспективное. Ведь вас не воспитательная работа переделала, а любовь. Любовь – лучший воспитатель, – сказала Елена и почему-то подумала о Зябликове: о том, что если ее все так раздражает, то скорее всего это не любовь. А что?

– А еще мой парень говорит, Москва – жестоко, бессмысленно большая. Что город не должен быть такой большой, что люди в нем никогда не познакомятся и никогда не будут нужны друг другу. И что надо будет, когда он отучится, возвращаться в провинцию.

– И вы к этому готовы?

– Ну, если с ним, то, наверное, готова… Меня саму так достает полтора часа на дорогу тратить. Он мне помножил столбиком – получилось, что я несколько лет жизни провожу в транспорте, где меня злобно рассматривают и толкают. Может, лучше эти годы прожить в провинции? А там у его мамы дом с садом, какие хочешь цветы можно сажать, – словно спрашивая, Олечка заглянула ей в глаза.

Это было так странно, так трогательно. Почти ненакрашенная Олечка, с тарелкой вареных яиц и широко распахнутыми глазами.

– А на что будете жить? – на всякий случай спросила Елена, уж больно рождественской сказкой выглядело это перевоплощение.

– А ему работу предлагают в платной школе хорошей. Зарплата нормальная. Там люди из деревни корову режут и детям образование проплачивают. Я и сама удивилась…

– Похоже, я отстала от жизни, – самой себе сказала Елена. – Надо после Бишкека помотаться по русской провинции! А что там думаете про потомство?

– Ой, ну не знаю прям… Он говорит – проживем! Мне так никто не говорил. Мне раньше все говорили: если ты думаешь, что твоя беременность имеет отношение к моей собственности, то ты ошибаешься!

– Так ведь жидкость, опущенная в тело, через семь лет идет в школу!

– Да вроде бережемся. Я просто даже сглазить боюсь, уж больно он весь в белом!

– Когда люди влюбляются, оба белеют по отношению друг к другу, – напомнила Елена и снова подумала про Зябликова и про то, что никто из них особенно не побелел.

Побрела за рабочий стол с тарелкой пирожных и подумала, что, видимо, не влюбилась, а, скорее, купилась на все его дешевые финты после скучного Караванова. Правда, от того, что видит его теперь насквозь, ей не легче. Что ее знобит и ломает, и она изо всех сил пытается свести любой разговор на тему, связанную с ним. Что, беседуя по телефону, все равно с напряжением вслушивается, нет ли где там, рядом, женского голоса. Что ей совершенно неохота видеть Никиту в «аське», слышать Караванова по телефону, оказываться в объятиях Патронова, Геры или Муркина. И в теле даже ни одной мысли о том, чтобы кто-то другой…

«Ну вот… – подумала она с раздражением и радостью. – Я просто переплыла на нем, как на бревне, от Караванова в свободную жизнь! Я, конечно, не смогу строить с ним серьезные отношения. Он же ребенок, ему нужна бесконечная неисчерпаемая мама… А я теперь не то что мама, а просто совсем разучилась сопрягать свое частное пространство с мужиковским…»

Катя, набив рот пирожными, вдруг поучительно завела:

– Ты вот зачем-то ждешь мужчину как хозяина своей жизни, а он – гость. И в одиночестве, горе, болезни, предательстве скорее всего будет чужим… отдельным. А ты, если гордая, глотая слезы, будешь делать вид, что он твоя каменная стена.

– Кать, это твой вариант. У меня по-другому: не сдал экзамен – иди к следующему преподавателю, – ответила Елена.

– Гость бывает разный. – Катя словно не слушала. – Один придет с тортом и будет говорить приятное; другой натопчет и будет долго советовать пойти к косметологу подтянуть морду! Короче, гостя надо звать воспитанного и удобного! Вот у меня соседка трахается с молодым парнем из автосервиса, где чинится, потому что муж все время нудит и ругает новую жизнь. И все в жизни понятно и регламентировано. А ты все кружевами над лесом летаешь?

– Да ну тебя, – махнула рукой Елена. – Вариант твоей подруги как раз промежуточный между твоим и моим. Так что тебе предстоит выбирать автослесаря, я уже через это сто лет как прошла…

– Ты, коханая моя, так прошла, что прицел сбила… Теперь целишься-целишься, а попасть не можешь!

– Да все со мной нормально. Я вот, оказывается, мобильный Караванова вспомнить не могу. Представляешь? У меня всегда так с телефонами мужиков было, от которых меня отпускало!

– Быстрая! Типичная журналистка-новостница!

– Прошу вспомнить, что я все-таки аналитик, это ты новостница, а сидишь как тюлень. Посмотри на себя в зеркало! Посмотри, какая у тебя фигура, какие глаза, какая грудь! Кто это все востребует? Кому это все нужно?

– Мне нужно! Чтоб носить одежу и сумки с продуктами! Знаешь, такая есть одесская шутка: «Тетя Соня, почему у вас такая большая грудь?» – «Когда б вы знали, сколько народу на ней плакало!»

При слове «плакало» Елена вдруг вспомнила, как они с Каравановым бродили по Риму, с его жутким автомобильным движением. И когда на третий зеленый свет ни одна машина не остановилась, Караванов потащил ее за руку перебегать дорогу перед мчащимся джипом. Джип чуть было их не сбил, затормозил с жутким звуком, оттуда высунулся мордатый наглый итальянец, показал вытянутый средний палец и проорал Караванову яростное: «Импотенто!»

Сцена выглядела так, что Елена чуть не завязалась узлом от смеха. Она хохотала и вытирала слезы. Просто плакала от смеха. Итальянец приоткрыл дверь и предложил Караванову сразиться в честном мордобое, но тот сделал ему жест рукой «проезжайте, я готов вам уступить место!». Итальянец вылупил на него глаза и, несмотря на гудки машин сзади, покачал головой, бросил красноречивый взор на Елену, снова на Караванова, высунулся по пояс, проорал всей дороге что-то переводимое типа: «Эти козлы американцы ни дорогу перебежать не могут, ни баб своих толком оттрахать!» Дорога одобрительно закивала, загудела и двинулась на новый зеленый.