Диана Локк - Испытание чувств

– Ты права, я совсем не понимаю: ты отталкиваешь меня, воздвигаешь между нами барьер. Я думал, что ты меня любишь, доверяешь моей любви, хочешь, чтобы я заботился о тебе. Почему ты так со мной поступаешь?

Его плечи вздрагивали, когда с тяжелым вздохом он отвернулся и пошел к двери, оставив меня плачущей в темноте.

Что со мной? Конечно, я знала, что Стюарт любит меня и заботится обо мне. Так почему же я погружена в романтические мечты о другом? Это просто романтика? Чего мне еще желать? Этот спокойный рассудительный человек любит меня и не просит в ответ ничего, кроме любви, а я не могу ему дать ее. «Конечно, – рассуждала я, – он не знает о Ричарде. Если бы я сказала ему, он, возможно, чувствовал бы себя по-другому. Ричард был много лет назад причиной моего несчастья, и сейчас он опять причина того, что я запуталась и страдаю». Мне нужна была помощь Стюарта, но я не могла попросить его об этом. Меня затягивало в водоворот, и я не знала, как мне удастся оттуда выбраться.

Скорчившись в три погибели в темной комнате, я плакала до тех пор, пока не заснула.

В Новой Англии вновь воцарилось великолепие листопада с его мятежно-победоносной расцветкой. Деревья, все лето одетые в одежды освежающе-зеленого цвета, теперь запахнулись в блестящие манто алой и золотой раскраски, а опавшие листья создавали на земле бронзовый ковер. Сверкающая, красная с белыми вкраплениями, окраска летних цветов сменилась на густой оранжевый и приглушенно-лиловый цвет хризантем. Днем было еще тепло, но наступали холодные тихие ночи.

В большинстве семей жизнь после летнего отдыха вошла в нормальную колею. В школе начались занятия, но Келли, теперь студентка колледжа, оставила родное гнездо. Она явно скучала без нас так же, как и мы без нее, если судить по ее телефонным звонкам, которые случались почти ежедневно. Но это, как меня уверили друзья, у которых дети были старше, скоро пройдет.

– Скоро ты будешь о ней слышать только тогда, когда ей будут нужны деньги.

– Сначала у Стюарта будет инфаркт, когда он увидит счет за телефонные разговоры, – отвечала я.

Келли, наверное, было одиноко, потому что мы с ней подолгу разговаривали поздними вечерами, а это было уже нечто новое в наших отношениях.

Разумеется, в основном она говорила о Филе или о незнакомых мне людях из колледжа, но мне было так приятно слышать ее голос, чувствовать, что мы становимся близкими друзьями. Теперь, когда я оказалась в своей семье единственной женщиной, мне не хватало ее общества. По ночам я ждала, когда скрипнет ее ключ в замке, и огорчалась, когда не слышала его, понимая, что она не придет. А субботние вечера теперь стали совсем другими.

Келли все еще была влюблена в Фила: его имя она произносила с любовью, и голос ее звенел, когда она говорила о нем. Она очень серьезно к нему относилась и хотела, чтобы мы с ее отцом высказывали свое мнение о нем. Она ждала нашего одобрения, но мы предпочитали не возносить этот роман слишком высоко.

– Ты еще очень молода, – предупреждал ее Стюарт, – и впервые в жизни влюблена. Бывает, что чувства и обстоятельства меняются.

– Ты сейчас встретишь столько новых людей, дорогая, и хотя нам нравится Фил…

На самом деле, ввиду полной неопределенности, в которой оказалась моя собственная жизнь, я мало что могла тут сказать. Какие мудрые родительские наставления я могу дать, когда сама веду себя как последняя дура?

Келли теперь была уже не неуклюжая старшеклассница, а взрослая девушка из колледжа. Не знаю, объяснялось ли это влиянием Фила, но за лето она очень повзрослела и теперь попала в ту колею, в которую мы и хотели ее определить. Она начинала с мечты стать фармацевтом, взявшейся, по моему мнению, непонятно откуда, но, как утверждала Келли, навсегда. Но, по крайней мере, было похоже, что она перестала воевать с начальством, больше не употребляла наркотики, редко посещала хмельные вечеринки в колледже, кроме тех случаев, когда она ходила туда с Филом, и имела очень определенные суждения относительно любви, которую теперь собиралась принимать с позиций взрослого человека.

Фил был ее жизнью почти на биологическом уровне.

– Ты не можешь себе представить, каково это – чувствовать, что ты искренне, по-настоящему кого-то любишь! – по-детски восклицала она. Улыбаясь ее энтузиазму, я желала ей счастья и надеялась, что все будет так, как она хочет. Как сказал Стюарт, все может измениться. Никто не знал этого лучше, чем я, но любой человек заслуживает романтики и трепета первой любви.

Брайан тоже во многих отношениях повзрослел и изменился, хотя все еще смущался в обществе взрослых. У него развилось сильное, крепко сбитое тело и были невероятно широкие плечи и путаные представления о жизни.

Его теплые карие глаза светились умом, а восхитительное чувство юмора вызывало у нас колики. Сейчас он хотел стать юристом, но мы не могли относиться к этому серьезно: на следующей неделе он, может быть, заинтересуется психопатологией.

У него была подружка, Кэти, кажется, – яркая привлекательная девочка с самой тонкой талией, какую я когда-либо видела. С нами она почти не разговаривала, но оба часами висели на телефоне, и если поздно ночью из комнаты Брайана доносилось хихиканье, это был признак того, что он наслаждается беседой с Кэти.

Я больше времени стала проводить дома. Все лето я совсем не работала, а начиная со Дня труда, я уходила на работу три дня в неделю. Когда все уходили, в доме становилось очень тихо. Первое время мне это нравилось. Я занималась домашней работой, читала книги и могла посещать неработающих подруг.

Толпа народу в парке, наконец, схлынула, и мы с Мозесом возобновили наши долгие прогулки, благо теперь мы могли гулять, где хотим. Мозес рыскал вокруг, убегал, валялся в листьях, плескался в воде, чрезвычайно довольный своей жизнью. Я же не чувствовала себя такой беззаботной.

Мои мысли постоянно были связаны с Ричардом. Мысленно разговаривая с ним, я пыталась понять, почему столько лет назад он отказался от моей любви, как будто ответ мог иметь какое-то отношение к моей нынешней жизни или как-то повлиять на будущее.

После встречи группы все промежуточные годы исчезли, и Ричард нужен был мне, чтобы убедиться, что он меня любит. «Если я буду в этом уверена, – думала я, – эта сердечная боль, которую я сама не понимала и которая сводит меня с ума, прекратится». Я хотела видеть его.

А он хочет меня видеть? Вспоминая его взгляд, я точно знала, что если моя потребность во встрече так велика, он чувствует то же самое. Вспоминая звук его голоса, я вздрагивала: я должна была снова его услышать. Желание видеть его неумолимо превращалось во всепоглощающую необходимость. Моя навязчивая идея росла.