Анатолий Тосс - За пределами любви

Я снова углубилась в паузу, она гармонировала с мерным шумом дождя, все плотнее и плотнее окутывающего и без того влажную швейцарскую природу.

– В смысле?

– В смысле… – усмехнулась я, растягивая удовольствие. – Да много всяких смыслов. Мало того что вы укокошили кого-то…

Снова пауза. Тут он не выдержал, засмеялся. Если и делано, то искусно делано.

– Я укокошил?! – Он просто содрогался от смеха. – Да бог с вами… Надо же такое придумать.

– Ну да, какую-то бедняжку по имени Жаклин. Они сказали, что она тоже ваш персонаж и вы ее успешно укокошили. Мол, даже следов не осталось.

Тут смешливый Анатоль округлил свои светлые очи: в них светилось столько радости, что она в них не помещалась и выплескивалась наружу. Казалось, что он просто не верит своему счастью.

– Они стали искать Жаклин?! – произнес он в искреннем восхищении. – Надо же, какие упорные ребята. Ну и как, успешно?

– Про упорство мы еще поговорим, – пообещала я мсье людоеду. – Но ваши литературные подопечные действительно весьма упорные ребята, и нашли они не только Жаклин, но и множество других аналогичных ей персонажей. Они тут называли разные имена, но я не запомнила, один был Руцки или Рецкий.

– Рицхе, – поправил меня Анатоль.

– Ну да, вам лучше знать, – подтвердила я. – Так вот, они их всех нашли, все здравствуют и процветают. Более того, они собрали небольшую конференцию. Тема конференции – вы и ваши каверзные проделки.

– Неужели? – покачал головой мой изумленный собеседник. Теперь он не смеялся, он внимал каждому моему слову с очевидным, неприкрытым интересом. Просто как завороженный.

– Вот именно, конференцию ваших литературных героев, – подтвердила я. – Вам, небось, лестно – каждому было бы. И они там установили, что вы не только одновременная Сцилла и Харибда, бесследно заглатывающая беспомощных женщин средних лет… Но еще Мерлин и фея Калипсо в одном лице.

– Что? – только и сумел вымолвить он.

– Видите, как много вы про себя узнаёте. И все от меня. А где признательность?

– Конечно-конечно, – поспешил заверить Анатоль. – Но неужели они и вправду всех нашли, да еще устроили встречу?.. Не могу поверить. А почему я Мерлин?

Тут я несколько растерялась. Потому что если я сейчас без подготовки, в лоб заявлю, что он в книгах предсказал и даже предопределил их судьбу, то, несмотря на мерзкую сырость вокруг, он наверняка тут же смоется в дождь, лишь бы не соседствовать со старухой, подверженной явным склеротичным галлюцинациям. И поэтому я начала осторожно:

– Видите ли, мой золотой Анатоль, они утверждают… – Я развела руками, мол, я лишь передаю чужие слова: – Это именно ваши друзья-прототипы утверждают, я сама удивилась… Так вот, они сказали, что события, которые описаны в вашей книге, кажется, в каких-то «Женских фантазиях», я не запомнила названия… Точно такие же события впоследствии произошли с ними и в реальной жизни. Иными словами, вы предсказали их судьбы. Даже предопределили.

Ответом мне была пауза глубокого изумления и, если пытаться читать по его широко раскрытым глазам – пауза недоумения. Она нависала, смешиваясь с бесперебойным дождем, и давила. Да так немилосердно, что мне пришлось ее прервать:

– Так что от вас, сэр Мерлин, я жду подробнейших объяснений.

Тут Анатоль наконец вышел из ступора и начал разводить руками, морщить лоб: мол, не знаю даже, что и сказать. Но потом все же нашелся:

– Неужели предопределил? Надо же, все-таки получилось! – И он радостно опрокинул в себя остатки желтоватого скотча. Потом откинулся на спинку стула и повторил: – Надо же, все-таки удалось.

Тут настала моя очередь удивляться:

– Что за чертовщину вы тут несете? Что за метафизика такая? Срочно поясните, а то я расторгну с вами партнерское соглашение, и наш роман останется незавершенным. Я имею в виду литературный роман. Другого у нас, похоже, не получилось. Что вам удалось? Что получилось? Ну-ка, выкладывайте все как на духу.

Но Анатоль не спешил с ответом. Наоборот, подозвал официанта, того самого, который шустро семенил, прикрыв стриженую голову черным маленьким зонтиком. Он выглядел забавно – забытым, одиноким, как брошеная собачонка под проливным дождем. Впрочем, он и был под проливным дождем, пусть и мелким.

Вскоре новый стакан скотча появился на столе, замутив воздух тяжелым, дурманным, дымным запахом горелого костра. Анатоль глотнул пару раз, видимо, для бодрости, и начал давать показания. А я начала их снимать.

– Видите ли, – начал он неуверенно, – мне даже неловко об этом говорить, я даже не думал, что такое может произойти. Понимаете…

– Слушайте, давайте уже, выдавливайте из себя, не томите, – прервала я, не в силах даже с моим ангельским терпением переносить его невнятное бормотание. – А то я тут помру, пока вы из себя слова достаете.

– Я просто не знаю, как объяснить, – он пожал плечами. – Ну ладно… – Пауза. – Есть книги – они известны, их немного, но они есть, – в которых герои предвосхищают судьбы своих прототипов. В писательских кругах это хорошо известная история. Она не афишируется, так как никто не хочет выглядеть идиотом, глубокомысленно рассуждая перед широкой публикой о мистических совпадениях. Но таких случаев если не много, то и не мало.

Он говорил, а дождь методично барабанил по плотному брезентовому холсту над нашими головами, отдаваясь в ушах множеством тупых, глухих тычков.

– Самый известный случай произошел с французским писателем Жюлем Привером…

– Как вы сказали, Привером? – напрягла я остатки памяти. – Не припомню. Никогда не слышала.

– Он жил в девятнадцатом веке и был достаточно хорошо известен во Франции. Сейчас его книг уже никто не читает, а в истории он остался только в связи с той странной историей, которую я пытаюсь вам рассказать.

– Да-да, – закивала я, – не в имени дело. Я вообще многого не знаю и многого не помню.

– Так вот, Привер написал роман от первого лица, будто он сам является главным героем – ну знаете, такой вполне распространенный литературный прием. Тогда читатель воспринимает написанное более личностно, не как вымысел, а как документальную историю, и начинает сочувствовать главному герою, сопереживать ему. А это половина успеха, если читатель сопереживает.

Он глотнул из стакана, похоже, скотч воодушевлял его.

– В романе Привера у главного героя есть дочь, образ которой автор списал с собственной дочери, даже имя позаимствовал. Я забыл имя, но это несущественно.

Я благодушно махнула рукой, мол, не в имени дело.

– Когда девочке исполняется восемь лет, герой книги с семьей едет к морю, девочка идет купаться без присмотра взрослых, ее захлестывает волной прямо у берега, и она тонет. Как пишет Привер, ее можно было спасти, она захлебнулась у самого берега, но никто не заметил, не услышал. И вот была девочка, а потом не стало. – Он замолчал, казалось, это дождь дробным, рассыпчатым стуком вытеснил его голос. – Сцена описана превосходно, эмоционально, с мельчайшими подробностями. Немного, конечно, сентиментально для нашего времени, но в девятнадцатом веке чувствительные французские дамы пролили над книгой море слез.