Мари Луизе Фишер - Поздняя любовь

Вечером они ужинали среди элегантной публики в шикарном ресторане гостиницы. Он просто набрасывался на еду, она же ограничивалась салатом и лишь изредка съедала кусок чего-нибудь более существенного. В так называемом «красном зале» каждый вечер выступал комбинированный эстрадный оркестр, и они часто пользовались случаем, чтобы потанцевать. Реже они уходили из гостиницы, чтобы посетить «Пиноккио», маленький танцевальный бар, который им был особенно приятен. Если же Тобиас сильно уставал после лыж, то они сразу после ужина отправлялись в гостиницу смотреть телевизор.

В вечер сочельника все здание гостиницы было соответственно украшено, а в холле стояла чудесная елка. Доната подумывала о том, чтобы поставить еще маленькую елочку у них в гостиной, но потом решила обойтись без этого. Ведь они с Тобиасом уже не дети.

Она долго размышляла, какой бы подарок ему преподнести, чтобы не обидеть. Во всяком случае, не ручные часы и не украшение. Наконец, ее выбор пал на роскошный том с изображением великолепных лайнеров, тех океанских гигантов, которые сделали возможными путешествия между Европой и Америкой, когда не было воздушных сообщений. Эту книгу она приобрела еще в Мюнхене и привезла сюда на дне одного из своих чемоданов.

Переодевшись для рождественского приема (он — в смокинг, она — в вечернее платье), они встретились в своей гостиной, чтобы вручить друг другу подарки. И здесь их ожидал сюрприз. Она держала большую книгу за спиной, прежде чем, улыбнувшись, вручить ее ему. В ответ он передал ей свой подарок, по всей видимости, тоже книгу, такой же величины, только в другой упаковке. Они поблагодарили друг друга, поцеловались, развязали оба подарка, развернули оберточную бумагу, выяснили, на момент онемев, что выбрали одну и ту же книгу, и разразились радостным хохотом.

— Я могу ее поменять, — предложил он, когда наконец отсмеялся, — у меня чек сохранился.

— Ни в коем случае, — ответила она, — я хочу ее оставить у себя. Для меня это доказательство того, как хорошо мы понимаем друг друга.

— Как будто и без того неясно!

— Ты прав, — признала она. — Хочешь, я сделаю тебе одно признание? Я не помню, чтобы была когда-нибудь так счастлива, как с тобой.

Он посмотрел на нее голодными глазами.

— Ты, конечно, знаешь, чего мне сейчас хочется?

— Так приступай, — весело отозвалась она, — я лично не возражаю, если мы на прием не пойдем; пусть летит в тартарары. Ты ведь знаешь, что я ко всяким трапезам совершенно равнодушна.

— Ведьма ты!

— А что я такого сделала?

— Хочешь ввести меня в искушение, хотя знаешь, что у меня пустой желудок.

— Не везет тебе! Тогда нечего было и разговор заводить!

Они выпили по рюмке аперитива и в отличном настроении поехали вниз на лифте.

После праздничных дней Доната стала скучать. Она тосковала по работе, но не хотела принуждать Тобиаса к отъезду, который ей самой сейчас пришелся бы более всего по душе. Они заранее решили оставаться в горах до встречи Нового года, а если понравится, то еще и после нее. В Баварии царила звенящая стужа, на строительных площадках делать было нечего, а для экстренных ситуаций в офисе сидел Гюнтер Винклейн.

Как раз в тот момент, когда она решила, несмотря на прежние планы, откровенно признаться Тобиасу, что хотела бы уехать, объяснив свою растущую нервозность тягой к работе, одна случайность способствовала перемене обстановки. Однажды она вскоре после обеда зашла в гостиничный бар, думая заказать себе чашку кофе, и увидела двух мужчин за игрой в карты. Во всем уютном, отделанном деревом помещении больше никого не было, да и освещался в основном лишь тот стол, где сидели игроки. В это время молодые жители гостиницы занимались спортом, а те, кто постарше, лежали на солнце или отдыхали в своих номерах. Оба господина были музыкантами оркестра, и Доната об этом знала, да и они уже не раз видели ее в ресторане, так что оба из вежливости встали, когда она проходила мимо. Дородный лысый был контрабасистом, а маленький непоседа — ударником.

— Сидите, пожалуйста, — быстро сказала она, — не надо из-за меня беспокоиться!

За стойкой бара стоял подросток, совсем еще мальчик, видимо, заменявший основного бармена. Она попросила чашечку кофе.

Шапку и перчатки, в которых была на улице, Доната положила в висевшую на плече сумку. Когда она собралась снять свою подбитую ватой куртку, контрабасист поспешил ей помочь.

После стольких изъявлений вежливости ей не хотелось просто поворачиваться к мужчинам спиной, и она села боком к стойке бара рядом с шипящей кофейной машиной.

Ударник перемешал карты, контрабасист снял колоду и спросил:

— Вы на лыжах не ходите, сударыня?

— Нет. Я ограничиваюсь водными процедурами, массажем и прогулками.

— Вот бы не подумал!

— Почему же?

— В наше время на лыжне можно увидеть даже самые неуклюжие фигуры, — произнес ударник, глядя на нее так, что было ясно: он восхищен точеными линиями ее тела.

— Я уже сошла с дистанции, — отвечала Доната, — я не могу себе позволить сломать ногу.

Мальчик поставил перед ней чашку с горячим черным напитком, и она поблагодарила его.

— Тогда, значит, ваша ситуация похожа на нашу. Мы ведь здесь работаем по найму…

— Да, я слыхала.

— Так что рисковать не можем: нельзя допустить срыва ангажемента. — Последнее дополнение сделал контрабасист.

Доната вынула из висевшей на плече сумки пачку сигарет, но не успела еще прикурить, как контрабасист встал и поднес ей зажигалку.

— Вы играете в шестьдесят шесть? — спросила она, мельком взглянув на карты.

— Да, для ската нам, к сожалению, недостает третьего партнера.

— А я играю в скат, — импульсивно произнесла Доната.

Лицо контрабасиста расцвело.

— И вы бы оказали нам честь?

— Ой, да с удовольствием!

Так получилось, что Доната нашла себе занятие, чтобы убить время во второй половине дня. Когда она училась столярному делу и бывала на стройплощадках, да и позднее, уже студенткой, она страстно увлекалась скатом. Потом ей пришлось от этого отказаться. Но сейчас, только успев взять в руки карты, она с пылом включилась в игру. Музыканты тоже были чрезвычайно довольны, что нашли партнера, и часы за игрой пролетали буквально стрелой.

В первый же вечер она, очень довольная, рассказала обо всем Тобиасу, который, правда, не пришел от этого в восторг, но проявил достаточно ума, чтобы не обнаруживать своего недовольства. Ему пришлось признать, что такого рода времяпрепровождение достаточно безобидно. Только чуточку беспокоило (он и сам не понимал, почему) сознание того, что теперь ее день уже занят не только им одним, не только тем, чтобы дожидаться его и встречать к концу второй половины дня; то есть, произошло некоторое смещение акцентов.