Татьяна Алюшина - Одна кровь на двоих

— Как свадьба? — не могла поверить в такую несправедливость Машка.

— Так — свадьба.

— Нет! — отказываясь понимать, покачала Машка головой. — Не может быть!

— Отчего же не может? — уговаривала Полина Андреевна, посмеиваясь.

— А я?! — обосновала Машка препятствие матримониальным планам.

— А ты для него еще мала. На тебе он жениться не может.

Машка расплакалась и, убежав к себе в комнату, уткнулась в подушку и... И передумала плакать, села, вытерла слезы.

— Ничего! Он меня увидит и не женится ни на ком другом!

Утром она встала в шесть часов по будильнику. Нагладила платье, изничтожив самые малюсенькие складочки и намек на складочки тоже, накрасилась, уложила локон к локону гриву, обула каблучки, взяла сумочку и заняла наблюдательный пост номер один у дверного замка.

Ждать пришлось долго.

Полина Андреевна подсмеивалась над внучкой, подначивала ее., шутила:

— Машка, а если тебе в туалет приспичит ты меня в караул поставишь принца твоего ждать или терпеть будешь?

— Ну, бабушка-а-а, — обижалась Машка.

Бабушка смеялась, но приносила на «пост» то чай с бутербродом, то фрукты — подкрепить влюбленную внученьку.

И свершилось!!

Дима вышел из квартиры и стал закрывать на ключ дверь.

Настал! Настал звездный час Марии Ковальской!

Она распахнула дверь, крикнула «взрослым» ровным голосом в глубину квартиры:

— Бабушка, я пошла!

И вышла долго тренируемой в Москве перед зеркалом походкой на лестничную площадку.

— О, Дима! Привет! — «удивилась» с добавлением радости Мария Ковальская.

Это тоже долго отрабатывалось перед зеркалом.

Он повернулся к ней. И уставился на нее!

Триумф!!!

Оглядел с ног до головы и обратно обалделым взглядом!

Победа!

— Машка, это ты, что ли?

Это было то, что она ждала, планировала, к чему готовилась, часами перед зеркалом тренируя походку, голос, выражение лица и представляя, как он на нее посмотрит. И он смотрел именно так, как она хотела, — ошарашенными, удивленными золотыми глазами, и выражение лица у него было — преглупое!

— Я, Дима. Мы просто давно не виделись, — ответила английская королева герцогу Корнуоллскому, ну или какому-нибудь еще герцогу, которых в Англии полно.

Машка услышала за спиной тихий смех заступившей на пост номер один вместо внучки бабушки — пропустить эту премьеру та не могла.

— Какая ты стала... — продолжал поливать елеем тщеславие первой примы театра имени Марии Ковальской Дима.

— Взрослая, — подсказала Машка.

Он кивнул, соглашаясь:

— Взрослая. И красивая.

Но увы! Слава быстротечна, а в этой пьесе, поставленной Марией, оказалась мгновенной. Он быстро оправился от первого потрясения, и Машка это увидела.

В шестнадцать лет держать лицо и нужный тон, хоть и долго тренируемый, ну никак невозможно, и она сбилась с заученной роли, заспешила:

— Я вчера приехала. Вот иду в город погулять, посмотреть. Пошли со мной! — и замерла в ожидании. И-и-и...

И он согласился!

Они гуляли по Севастополю, болтали, смеялись, Машка была на десятом небе от счастья и все рассматривала его... Он позвонил из телефона-автомата, и что-то изменилось.

Все изменилось.

Он больше не улыбался, запихнул Машку в троллейбус, сказал, что у него дела, помахал рукой...

На свадьбу она не пошла. Больше они не виделись.

— До сегодняшнего дня, — прошептала Маша.

Она рассеянно посмотрела в пустую чашку в

руке, к стенке которой сиротливо жался мокрый чайный пакетик. Оказывается, чай она выпила и не заметив.

— Да что за напасть такая?! — прикрикнула Мария Владимировна.

Она кинула пустую чашку на барную стойку, проскользив по поверхности, ни в чем не повинная посудина дзинькнула, ударившись о металлическую трубу, и остановилась, как попрекнула.

Машка быстро прошла на балкон, села за стол, налила себе полбокала вина, подвинула тарелку с закуской — три вида сыра, порезанного кубиками, виноградины и половинки грецких орехов, наклонилась над тарелкой.

Ей было грустно, обидно, больно, жалко себя. Непонятно, откуда это все взялось, зачем, почему и что теперь со всем этим делать!

На три вида сыра, виноградины и половинки орехов падали горькие крупные капли Машки-ных слез. Она затолкала в рот сыр трех сортов, виноградины, половинки грецких орехов, тяжко вздохнула, вытерла кулачком, как ребенок, слезы с глаз и запила печаль вином.

Прожевала, повздыхав пару раз, откинулась на спинку кресла, посмотрела в черный оконный провал далекой мансарды и спросила у него:

— Как ты мог меня не узнать?

«Проведенный комплексный анализ...»

«Осип сказал: «спит». Сколько она уже спит? — Дима посмотрел на часы на руке. — Почти четыре часа?»

Он тряхнул головой, отдавая приказ непрошеным мыслям никшнуть и не лезть, вернулся к документу.

«Проведенный комплексный...»

«Накололи ей, что ли, чего-нибудь? И Осип еще! Все-то он понимает — видит!»

«Проведенный...»

Он швырнул листы на стол раздраженным жестом и откинулся на спинку кресла.

Проведенный комплексный анализ его сознания показал, что Машка не выходит у него из головы!

Если бы Дмитрий Федорович Победный не умел быть честным с самим собой, видеть свои мысли, страхи, комплексы, не допуская возможности прикрывать иллюзиями и самообманом оценку себя, обстоятельств, проблем, он никогда не стал бы предпринимателем такого уровня.

Мария Владимировна — это неожиданно возникшая проблема, которую следовало решить так, как он привык решать проблемы, — взвесив все плюсы и минусы, просчитав все варианты, изучив информацию...

А начать надо с самого главного решения — отпустить ее с Богом и забыть или...

Когда-то он ее отпустил. В ее шестнадцать лет.

Ему надо было ехать к Марине домой, заниматься какими-то организационными свадебными вопросами. На лестничной площадке он столкнулся с Машкой.

И обалдел!

Он не помнил, что говорил, как отвечал ей, — только чувствовал, как громыхнуло сердце и ударило жаром в пах.

Не было больше маленькой худосочной девчонки, которую он носил на руках, — веснушки бесследно исчезли, глаза серебрились по-особому, волосы из буйной гривы превратились в струящиеся по спине крупные локоны, полная высокая грудь, тонюсенькая талия, длинные точеные ножки — тонкие лодыжки, узкие ступни, попка...

Забыв про Марину и про все на свете, он шел с ней и рассматривал, и потрогал, сжав в кулак, локоны, и провел кончиками пальцев по щеке, испробовав персиковой шелковистости, и...

И опомнился, когда они шли по набережной возле памятника затонувшим кораблям.

Какая-то девчонка крикнула подруге:

— Лилька, позвони мне!

— Хорошо! — махнула та ей издалека.

И он вспомнил про Марину.

И, взяв Машку за руку, заторопился к ближайшему телефону-автомату.