Наталья Потёмина - Зачем тебе любовь?

– Эдик, а хочешь я тебя поцелую? – спросила Ленка, почти по настоящему испытывая к Эдику чувство легкой, не до конца созревшей жалости.

– Не хочу, – сердито ответил Эдик.

– А почему это? – удивилась Ленка.

– Не хочу и все! – отрезал он.

– Ну и дурак! – Ленка сделала вид, что обиделась.

Эдик неожиданно развернулся, ухватился обеими руками за воротник ее куртки и, притянув Ленку к себе, впился ей в губы. Не то кусая ее, не то целуя, он всем телом давил на нее, и она, слабо перебирая ногами, стала отступать куда-то назад, пока не оперлась спиной о широкий ствол неизвестного мрачного дерева.

Да и сам Эдик был как саксаул, твердый и тяжелый. Все сильнее прижимая Ленку к мокрому стволу, он каким-то странным образом ухитрялся выполнять под ее юбкой точные, доведенные до автоматизма движения, продвигаясь к намеченной цели вдумчиво и аккуратно. И чем больше Ленка противилась, тем сильнее он заталкивал ей в рот свой длинный, горячий и какой-то острый на вкус язык. Она медленно слабела и, становясь мягкой и податливой, как тряпичная кукла, почти и не дергалась.

– Хочешь, точно знаю, хочешь, – задыхался Эдик, – хочешь, но молчишь. Давно у тебя мужика не было? Давно?

– Давно, – прошептала Ленка.

– Ну так что же ты... Вымучила меня совсем.

– Я не хочу здесь... Не хочу так... – хватаясь за эту причину как за соломинку, закричала Ленка.

– А как ты хочешь? Как тебе надо? – тоже закричал Эдик.

– Не здесь, Эдик, не сейчас! Не сейчас! Не сейчас! – повторяла она как заведенная, пытаясь высвободиться из его объятий.

– А если завтра, в Москве? Ты придешь ко мне?

– Да!

– Не обманешь?

– Нет.

– Ты хочешь меня?

– Да!

– А если я тебя изнасилую?

– Да!

– А если я тебя изнасилую, а потом убью?

– Да!

– А ты слышишь, что я тебе говорю?

– Да! Да! Да! – заорала Ленка и, воспользовавшись его кратким замешательством, развернулась и что было силы ударила его ладонью по лицу.

Эдик отпрянул от нее и неожиданно расхохотался:

– Так бы сразу и сказала.

Ленка осталась стоять, привалившись спиной к дереву. Она попыталась поправить прическу, но пальцы рук предательски дрожали и никак не могли собрать в узел рассыпавшиеся по плечам волосы.

Лучше бы он сделал это, подумала Ленка. Лучше бы он сделал это сейчас. Как бы было хорошо. Как давно, на самом деле, этого не было. Но я не люблю его! При чем здесь любовь? Если я просто его хочу, а он хочет меня? Прямо здесь на траве. В снегу и в грязи. Пусть бы он вбил меня в землю несколькими ударами и оставил там умирать. Под листьями, под снегом. Пусть бы было так. Но я его не люблю! При чем здесь любовь, когда просто хочется трахаться. Может же человеку хотеться есть, спать, пить? При чем здесь любовь? Что я ношусь с ней как сумасшедшая? Она не нужна мне! Я не нужна ей. Мы сыты друг другом по горло. Навсегда. Но тела пятая подпольная колонна всегда готова и к подрыву склонна моих устоев! Ненавижу! Просто очень хочется! Очень хочется просто. Остро! Ну как же все здорово! Программа минимум сама собой претворяется в жизнь. Бедный, бедный использованный мною Эдик. Ты – number one.

– Ну как ты? В порядке? – спросил Эдик и снова заржал.

– В полном, – ответила Ленка, отряхиваясь.

– И головка не болит, и блевать не хочется?

– И головка не болит, и ничего уже не хочется.

Ленка вдохнула в себя побольше воздуха и окончательно поняла, что хмель растворился в ней почти без остатка, голова перестала болеть, и мысли просветлели. Если бы не противно шуршащая сухость во рту и не совершенно замерзшие ноги, она чувствовала бы себя вполне сносно.

– Пойдем обратно, – предложила Ленка, – холодно, да и пить очень хочется.

– Как скажешь, дорогая, – легко согласился Эдик и, обняв Ленку за плечи, повел в сторону кафе.

Их долгого отсутствия никто не заметил.

На эстраде выступала новая молодежная команда с аккордеоном, скрипкой и контрабасом. Здоровый обезьяноподобный парень, чем-то смахивающий на молодого Челентано, щипал толстыми пальцами струны и пел очень низким, возбуждающим голосом: «Я вас любил, любовь еще, быть может, в моей душе угасла не совсем...»

Из лагеря лауреатов пришел Игорь и, увидев Ленку, издали помахал ей рукой. Его тут же окружили подтанцовщицы, и он, упирающийся, но довольный, пошел с ними в сторону эстрады.

– А сейчас, дамы и господа, минуточку внимания! – Местный конферансье сделал значительное лицо. – Впервые на нашей провинциальной сцене любимец публики и одновременно член нашего уважаемого жюри – Игорь Кузнецов! Встречаем!

Игорь скромно стоял в уголке и, улыбаясь в усы, подкручивал колки на гитаре. Потом вышел к микрофону и подал знак аккордеонисту. Тот, как будто всю жизнь только тем и занимался, что подыгрывал любимцу публики, довольно бодро начал. И Игорь запел:

Гитара под его пальцами дребезжала, как банджо, ему порой не хватало дыхания, но внутренний посыл, энергия и здоровый темперамент наполняли радостью всех вокруг.

На танцевальной площадке тут же образовалась толпа, сначала все захлопали в такт, потом подхватили песню и запели уже хором: Оксана, Оксана, Оксана...

По просьбе слушателей Игорь спел еще несколько своих нетленок и под бурные и продолжительные аплодисменты спустился в зал.

На столах откуда ни возьмись снова появилась водка, все выпили и дружно захрустели яблоками.

– Жрите яблоки! – не унимался текстильщик. – Жрите! У меня их еще есть!

Одно яблоко на другом конце стола, за которым сидела Ленка, слабо дернулось и покатилось прямо на нее. Ленка растерялась на долю секунды, хотела было его поймать, но раздумала и уступила яблоку дорогу. Оно докатилось до края стола и с тупым звуком упало на землю.

Кто-то сзади обнял Ленку за шею и горячо зашептал на ухо:

– А как ты думаешь, сколько твоему Серому лет?

Ленка оглянулась и увидела Курочкину. В общем и целом, Любка была еще во вполне здравом уме и крепкой памяти. Но почему-то только сейчас Ленка заметила, что она как две капли воды похожа на одну известную исполнительницу бардовских шлягеров. Такие же ясные глаза, такие же светлые волосы, такой же насыщенный, яркий, зовущий на приключенья голос, типа давай всех наших мужиков соберем и невинно споем Окуджаву.

– Наверное, где-то за пятьдесят, – машинально ответила Ленка и, спохватившись, спросила: – А тебе-то зачем?

– А как ты считаешь, он еще того?

– Чего «того»?

– Ну, его еще можно прислонить к теплой стене и получить удовольствие?

– Остынь, подруга, – усмехнулась Ленка, – это не твоего ума ягода.

– А это мы сейчас проверим, – решительно сказала Любка и отползла.