Наталья Потёмина - Зачем тебе любовь?

– Подумайте только, – затараторила Любка, – я нашла его прямо у нашей гостиницы. Он стоял такой гордый и одинокий, а все эти бессовестные люди проходили мимо, и только я одна не смогла бросить человека на произвол судьбы.

Музыка кончилась, и вся компания снова направилась к столам.

– Дед, ты откуда? – спросил Эдик, разливая водку.

– Я убит подо Ржевом, – с достоинством ответил дед и, никого не дожидаясь, профессионально опрокинул в себя содержимое пластикового стаканчика.

– Уважаю, – сказал Эдик и налил ему еще.

Дед опять не заставил себя ждать.

Эдик помедлил и снова наполнил его стакан:

– А где же твои ордена, дед?

– А ордена мои, сынок, в кармане.

– А почему не на груди?

– А чтоб не сперли.

– И это правильно, – кивнул Эдик и отвернулся, потеряв к деду всякий интерес.

Курочкина нервно ерзала на месте, словно ей не терпелось поведать Ленке какую-то страшную тайну. Улучив подходящий момент, Любка нагнулась к ней и страстно зашептала:

– Сколько, ты говоришь, твоему Серому лет?

– Ты же у меня уже спрашивала, – напряглась Ленка.

– А если точнее? – настаивала Любка.

– Лет пятьдесят пять, пятьдесят семь...

– Надо же! – восхитилась Курочкина. – Почти пенсионер, а как трахается!

– Когда ты успела? – не поверила своим ушам Ленка.

– А тока шо, – довольно заржала Курочкина.

Эдик, несмотря на Любкину конспирацию, слышал весь разговор от начала и до конца.

– Врешь ты все, Курочкина, врешь и не краснеешь, – встрял он, искоса взглянув на Ленку.

– Я вру? – возмутилась Любка. – Вы что, не видите, я вся переодетая! Он же мне даже молнию на джинсах сломал! Только чудом не убил. Я даже посопротивляться как следует не успела.

– Чего ты не успела? – переспросил Эдик.

– По-со-про-ти-вляться! – отчеканила Любка. – Набросился с таким, знаете, восторгом! С такой жадностью! С таким упоением...

– А может, у нее ранний климакс? – обратился Эдик к Ленке. – Сумасшедшие гормоны, зверский аппетит, потливость?

– Дурное дело нехитрое, – еле слышно сказала Ленка и почувствовала, как у нее затряслись губы.

– А нечего было на двух стульях сидеть, – огрызнулась Курочкина, – и сама не пользуется и другим не дает.

– Не дает! – повторил за Курочкиной дед и со всей силы ударил кулаком по столу.

– Вот видите! – обрадовалась Курочкина. – Сразу видно, что человек отогрелся моим теплом и любовью и тем же мне отвечает.

– Наливай! – скомандовала Ленка Эдику и тут же отвернулась, чтобы он не заметил выступивших у нее на глазах слез.

Что со мной происходит, не понимала Ленка. Что я трясусь как лист пред травой? Чем она меня так уела? Или это не она? Конечно, не она. Серый! Как он мог? После всего, что между нами было. Но при чем здесь он? Он волен делать все, что ему заблагорассудится. Наконец волен! Свободен безгранично! Но бог видит, я в этой свободе не виновата. Я этого не хотела изо всех сил. Я даже представить не могла... Всем – только хорошего, и пусть все будет как будет. Его Катя портфель за ним носила, а что я? Я бы тоже хохотала над своей обосранной жизнью. Я бы тоже не простила... Что я говорю?! При чем здесь я? А Серый, гад, каков? Веселый, блин, вдовец! Или, наоборот, невеселый? И эти постельные радости только от обиды, от отчаянья? Отчаявшийся Серый? А почему бы и нет? Ему нужна моя помощь. Кто, если не я? Но я не могу больше здесь оставаться, мне надо в Москву! Теперь-то я точно знаю, что мне нужно ехать в Москву. Серый сказал, что мне туда надо! А сам? Как художник художника! Так, что мурашки по телу. Что я тут делаю, господи? Правильно сказала Курочкина, на двух стульях сижу...

Зал заметно опустел, каждый, кто хотел спеть, уже это сделал, оркестр затих, и даже конферансье нигде не было видно. На сцену вышел местный диджей и включил старый, видавший виды магнитофон. Зазвучало танго.

Курочкина вскочила, обвела ястребиным взглядом зал и, выбрав себе последнюю на этом празднике жизни жертву, двинулась по направлению к ней.

За дальним столиком в полном одиночестве сидел молодой бородатый парень. Ленка слышала от кого-то, что этот бородач, несмотря на свою молодость, был известным бизнесменом, королем местных бензоколонок и по совместительству еще и спонсором конкурса.

Надо отдать ему должное, упирался он отчаянно, но Курочкина была проворней. Сначала руки, а потом и ноги стали летать над ее головой, словно четыре смешные птицы, и бензоколонщику ничего не оставалось делать, как только принять ее вызов. Потоптавшись какое-то время рядом, он от греха подальше отошел в сторону, а Любка, не сразу заметив его отсутствие, продолжала развлекать публику в одиночестве.

Растянута она была профессионально, и вскоре ее нескромные па стали напоминать движения матерой физкультурницы. Любка пару раз прошлась по залу колесом, прогнулась в мостик из позиции стоя, упала, сделала кувырок через голову и по-пластунски поползла прямо на бензоколощика. Бензоколонщик пятился до тех пор, пока не уперся спиной в стену. Любка настигла его, ухватилась мертвой хваткой за ногу, приподнялась и стала пытаться зубами расстегнуть ремень на его брюках.

Зал стонал от смеха, король слабо отбрыкивался. И неизвестно, удалось бы бедному мужику отбиться от Курочкиной, но музыка внезапно кончилась, и Любка, потеряв к своей жертве всякий интерес, направилась к выходу.

Потом она что-то вспомнила, вернулась, сняла со спинки стула серебряный палантин, и тут ее взгляд остановился на Эдике. Любкино лицо тут же оживилось, движения стали более осмысленными, и она, намотав на шею Эдика свою роскошную удавку, потянула его за собой.

Снова заиграло танго, вокруг послышались аплодисменты, и Эдик, наученный чужим неудачным опытом, отказать Курочкиной не рискнул. Церемонно раскланявшись на все четыре стороны, он звонко щелкнул каблуками и последовал вслед за ней.

В отличие от бородача, Эд легко с Любкой справился, и их танец мог бы даже произвести вполне благоприятное впечатление, если бы не скомканный финал. Музыка еще не стихла, но Любка на что-то разозлилась и набросилась на Эдика с кулаками.

Ее быстренько оттащили. Она захохотала. Потом зарыдала и пошла искать утешения у бензоколонщика.

Эдик вернулся к Ленке и сел рядом.

– Как ты, – спросила Ленка, – живой?

– Да вроде, – ответил Эдик, – а ты как?

– Хорошо, – соврала она.

– Не замерзла?

– Замерзла.

– Пить будешь?

– А разве что-нибудь осталось?

– Сиди здесь. Я сейчас принесу.

Эдик ушел в глубь помещения и скрылся за дверями уже не работающего в столь поздний час буфета.

Ленку мгновенно опять начали терзать неразрешимые вопросы. Зачем я здесь? Что вообще здесь делают все эти люди? Что может мне помешать встать и уйти? Добраться до гостиницы, собрать свои манатки и рвануть в Москву. Или мне все-таки нужно остаться? Или я еще нужна здесь? Помогите, люди добрые, решение принять. Господи мой Боже, Богородица пресвятая, хоть вы дайте знак!