Стелла Бэгуэлл - Младшая дочь короля

— Верно, было такое, — рассмеялась Прю. — Но у меня это была просто девичья глупость, а у тебя, сколько мне помнится, все было очень серьезно. Интересно, а Маркус об этом помнит? — лукаво улыбнувшись, добавила она. — Ты теперь выросла и стала настоящей красавицей. А он снова свободен.

Доминик застонала, чувствуя, как щеки запылали ярким румянцем. Сегодня днем, когда она сказала Маркусу то же самое, он поразился так, словно она выкрикнула ему в ухо непристойность. А оправившись от потрясения, ясно дал понять, что ничего подобного между ними произойти не может. Он не интересуется женщинами. И ею — в особенности.

— Неудивительно, что мои родители постарались нас разлучить, — проворчала она. — У тебя как тогда, так и сейчас одни глупости на уме.

Прюденс только расхохоталась в ответ.

— Не вижу ничего глупого в том, чтобы влюбиться в Маркуса Кента. По-моему, он настоящий мужчина.

В том-то и проблема, молчаливо согласилась Доминик. Поэтому ей так трудно о нем забыть. Даже теперь, когда она носит ребенка от другого.

Полная отвращения к себе, она поднялась и направилась в спальню, чтобы переодеться, принять душ... и постараться хоть ненадолго выкинуть из головы королевского советника.

Неделю спустя Маркус сидел в кабинете короля Майкла — просторном помещении с окнами на реку, что делила пополам Старый Стэнбери и впадала в море. Целая стена комнаты была увешана фотографиями семьи и друзей короля. С других трех сторон вздымались книжные полки: многие тома здесь составляли сокровище королевской семьи, бережно передававшееся от одного поколения Стэнбери к другому. Маркус всегда любил эту комнату, хранившую аромат семейной любви и преданности родной стране. И сейчас он часто приходил сюда и подолгу сидел, вспоминая часы, проведенные здесь за работой вместе с королем, — часы, наполненные не только тяжелым трудом, но и радостью оттого, что твой труд полезен стране.

Но сегодня не Майкл сидел за огромным столом красного дерева с чашечкой кофе в одной руке и телефоном в другой. Нет, место короля занял его сын.

— Жаль, что приходится приносить вам дурные вести, ваше высочество, — заговорил Маркус, — но я только что узнал, что поиски тела прекращены. Командир отряда ныряльщиков считает, что его люди исчерпали все свои возможности. И, по совести сказать, я склонен с ним согласиться. Больше двух недель они прочесывали прибрежные воды и так ничего и не обнаружили.

Николас поднял печальный взгляд на своего друга и советника.

— Удивительно, что они так долго проработали, — заметил он. — Особенно при нынешней погоде.

Маркус видел, как грусть на лице принца сменяется усталой покорностью. Это же выражение, когда речь заходила о трагедии, он замечал на всех лицах во дворце. Кроме лица Доминик. Ибо с той поездки он старался держаться подальше от младшей принцессы.

— Не сомневаюсь, военные не хотели прекращать поиски из уважения к вашему отцу. Но в конце концов им пришлось подчиниться здравому смыслу.

Николас тяжело вздохнул.

— Что ж, видимо, на этом расследование закончится.

Маркус рассеянно барабанил пальцами по колену. Его по-прежнему мучили те же сомнения, что и Доминик. Но он никому не обмолвился о своих подозрениях и не сомневался, что и Доминик о них молчит. Хотя с того самого дня они не виделись, Маркус чувствовал, что эта общая тайна установила между ними какую-то странную связь.

— Не обязательно, — осторожно ответил он. — Возможно, результаты вскрытия тела шофера дадут нам какую-нибудь новую нить.

Николас раздраженно бросил ручку.

— Черт побери, Маркус, этот парень сгорел заживо! Что еще может определить вскрытие?

— Кто знает? В последнее время медицина достигла удивительных высот. Быть может, например, исследование покажет, что водитель был пьян.

Николас насмешливо фыркнул.

— Герберт — и пьян? Да этот человек был надежен, как скала! И в жизни не пил ничего крепче чая со сливками.

Маркус печально улыбнулся, вспомнив Герберта. Этот крепкий седеющий человек пришел во дворец много лет назад, сразу после окончания службы во флоте, и всем понравился. Многим не хватало теперь его крепкого рукопожатия, широкой улыбки и озорных флотских баек.

— Откуда вы знаете, что он добавлял в чай только сливки?

Николас задумчиво потер подбородок ладонью.

— Помню, как Герти, наша повариха, ворчала на него за то, что он вечно лазит в сливки, приготовленные для сыра.

— А что, если Герти решила его проучить и добавила в сливки чего-нибудь покрепче?

Маркус просто шутил, но Николас, казалось, всерьез задумался над такой возможностью. Впрочем, Маркус привык, что его всегда воспринимают всерьез. Похоже, никому не приходило в голову, что главный королевский советник тоже умеет шутить и смеяться. Что, если и Доминик видит в нем мрачного зануду, не способного радоваться жизни? — подумал он вдруг.

— Нет, Маркус. Герти любила отца. Да и Герберта тоже, коль уж на то пошло. Сейчас она раздавлена горем.

Маркус энергично покачал головой.

— Ваше высочество, я просто пошутил! Конечно, Герти любила короля. Его все любили.

Мне и думать об этом страшно, но что, если кто-то попытался причинить отцу вред?

Снова в мозгу его всплыли слова Доминик, а вместе с ними — ее лицо. Ему не хватает ее... Что за глупость! Четыре года ее не было в стране, и он спокойно обходился без нее. А теперь не видел всего неделю — и уже изнывает от желания снова взглянуть ей в глаза, услышать голос, ощутить под руками... Нет-нет, лучше им с принцессой держаться друг от друга подальше. Для блага их обоих.

— Я понимаю, что вы пошутили. Но скажите, Маркус, не кажется ли вам... нет ли у вас хоть тени подозрения, что смерть отца, возможно, не просто несчастный случай?

По счастью, королевский кабинет был звуконепроницаем, и Маркус не опасался, что их могут подслушать. Он вовсе не хотел, чтобы по дворцу — а затем и по всему городу — разлетелись сплетни.

— Не могу вам ответить, пока не узнаю результатов вскрытия.

Принц Николас добродушно улыбнулся.

— Вы говорите как истинный советник на службе. Неудивительно, что отец так вами дорожил.

Дорожил? Как незаменимым и безотказным работником — быть может... Но вдруг Маркуса охватила странная тоска, сродни тоске одиночества. Кто дорожил им как человеком, кто любил его таким, какой он есть? Должно быть, мать, но она выбивалась из сил, чтобы прокормить семью, и ей было не до родительских нежностей. Отец? Но Маркус, сколько себя помнил, только и делал, что разочаровывал своего старика. Особенно, помнится, возмутила Кента-старшего женитьба сына на Лизе. А Лиза... что она к нему испытывала? Любила? Едва ли. По крайней мере не так, как должна жена любить мужа. Слишком легко она бросила его, одним ударом оборвав все связующие их нити.