Эмма Ричмонд - Больше чем счастье

— Как мне?

— Нет, не совсем, я же не знал, что ты охотишься за мной, пока мне не сказали. Я хочу сказать, что, в отличие от матери, ты делала это незаметно. Но я не могу простить Бертрама и Эдну. Если бы они не отравляли ей жизнь, она бы не убежала, не стала бы преследовать мужчину просто от того, что нуждалась в любви.

— А поскольку мне жизнь никто не портил, то ты считал, что мною движет одна корысть.

— К своему стыду — да. Я знал, что у тебя любящая семья, но мне казалось, что родительская любовь обременительна для тебя, как и отцовские долги. Но я должен был сперва подумать, не делать поспешных выводов. Прости. Как, кстати, у них дела? Если они нуждаются в помощи, ты должна просто ска…

— Нет, — она не дала ему договорить. В последнюю очередь она бы стала просить у него денег, и, слава Богу, это было не нужно. — Дела пошли лучше, может, из-за того, что я уехала из дома, а может, потому, что родилась внучка, не знаю, но отец опять стал больше интересоваться своей мастерской, взял молодого партнера и, кажется, опять полон надежд. Расскажи еще о дяде и тете. Ты не можешь простить…

— Да. Ты точно знаешь, что родителям не надо…

— Точно, спасибо, что предложил. Пожалуйста, продолжай.

— Хорошо. Да, я злился и ждал. Еще ребенком ждал, чтобы быстрее прошли годы, ждал, когда вырасту, и не показывал виду. Я притворялся, Мелли. Когда меня лупили, я стискивал зубы и улыбался. Когда тетка выкинула мою любимую коллекцию моделей корабликов, которые я делал тайком, я смолчал, но не забыл и не простил. А когда я стал старше, то стал делать все, чтобы отомстить им: дразнил, издевался, высмеивал, пока они не возненавидели меня так же люто, как я ненавидел их. Я мог убежать, уехать, но предпочел остаться и устроить веселенький ад — дома, в школе, всюду, где только мог. Я не сдал экзаменов, просто прогулял половину, и однажды, когда мне исполнилось шестнадцать, придя домой, нашел свои пожитки у порога. Я все так и бросил, а сам переехал к школьному другу — он жил с матерью неподалеку от почты.

— Да, я помню. Твои вещи пролежали на крыльце целую неделю. Насчет этого хорошо посплетничали.

— Да. Знаешь, по-моему, в сонных маленьких деревушках происходит куда больше событий, чем в больших городах.

— Не исключено. Значит, ты стал авантюристом, притворился, что тебе ни до кого нет дела, и что ты ни в ком не нуждаешься.

— Притворился? — усмехнулся он.

— Да, — уверенно подтвердила Мелли. — Притворился. Неужели ты думаешь, что можешь переубедить меня? Уж у меня-то была возможность узнать, что это не так. Не ты ли заботился обо мне, когда умер Донни?

— Да, конечно. Я беспокоился о тебе, ты даже не представляешь, сколько раз я хотел прийти к твоим родителям — попросить их не перекладывать на твои плечи тяжесть утраты.

— Оберегая других, не жалел себя? Жажда разрушения?

С минуту подумав, он ответил:

— Скорее, самоутверждения. Грех гордыни. И, если начистоту, мне доставляло удовольствие дразнить окружающих, пускаясь в немыслимые авантюры.

— Наверное, из-за того, что тебе пришлось пережить, ты один смог по-настоящему понять, что я чувствовала, когда умер Донни.

— Да, ты напоминала мне загнанного зверя, хотя старалась быть мужественной, сильной, ради родителей, и я восхищался тобой. Ты могла стать злой, угрюмой, а ты держалась. Просто была немного растерянной и печальной. Я никогда об этом не забывал, и поэтому ты мне была особенно близка и понятна. Но, узнав о твоей навязчивой идее, я испугался, обомлел.

Снова ощутив укол совести, она жалобно попросила:

— Прости меня.

— Нет, хватит просить прощения, Мелли. Уж если кто и виноват, так только я. Из-за своих заскоков я вечно готов подумать самое плохое. Знаешь, последний год принес мне столько переживаний — радость, боль, удивление, страх и — любовь. Когда я летел за тобой после дурацкой выходки Фабьенн…

— Она ведь правда все это наговорила…

Не дав ей досказать, он прижал ее к себе:

— Знаю.

— Она увидела, как я выхожу из поезда, и ехала за мной до дома…

— Шшш, теперь все это уже не имеет значения.

— Нет, имеет, — не унималась Мелли, — потому что я не могу понять, на что она надеялась. Она же не могла не знать, что я расскажу тебе, что она наболтала.

— Думаю, ей было все равно, или, возможно, она рассчитывала убедить меня, что обманываешь ты. Она сказала мне, что ты решила больше никогда со мной не встречаться.

— И ты ей поверил?

— Мне не хотелось верить, но я опасался, что отчасти это может оказаться правдой. Я рассвирепел, когда узнал, что она заставила тебя таскаться туда-сюда на проклятом пароме!

— Но я, как следует, закутала Лоретт…

Посмотрев на нее с удивлением, он воскликнул:

— О чем ты? Господи, я беспокоился не за ребенка, а за тебя, я не сомневался, что о дочке ты позаботишься. Но ведь у тебя были не обычные роды, ты перенесла операцию. Тебе нужно время, чтобы как следует оправиться. Доктор предупреждал, что тебе вредно волноваться, что ты можешь бывать иногда слезлива, угнетена, что я должен изо всех сил постараться избавить тебя от волнений, не утруждать, по возможности не противоречить. Как ты думаешь, почему я ждал так долго, боялся признаться, объяснить, что чувствую? Я отправил тебя к маме, потому что не хотел, чтобы ты суетилась во время переезда. А потом ремонт затянулся, Фабьенн встряла не в свое дело, Виктуар все совсем испортила! А уж когда я услышал о железнодорожной катастрофе… Боже мой, Мелли, мне кажется, второй раз я бы всего этого не пережил!

— А ты ведь так и не сказал мне того, что хотел.

— Не сказал?

— Ну да, не сказал.

— Разве? — Он сделал удивленный вид.

— Сказал только, что скучал.

— Да, я скучал, потому что тебя не было рядом, скучал без твоей улыбки, скучал, — ой, Мелли, даже не знаю, как объяснить… Пускай мы и не всегда понимали друг друга, но ты стала частью моей жизни. — Помотав головой, будто хотел прогнать неприятные воспоминания, Чарльз продолжал: — В общем, я заставил несчастных строителей работать от зари до зари, чтобы побыстрее поехать за тобой. И тут началось: Дэвид не позвонил, ты расстроилась…

— Зачем ты просил Дэвида, почему не позвонил сам?

— Потому что, милая моя девочка, ты бы принялась расспрашивать меня о том, о чем я совсем не хотел говорить. Например, где я, чем занимаюсь. И я, как дурак, решил, что спокойнее и проще попросить Дэвида и не врать.

— А Дэвид, не поняв, как это важно, и не дозвонившись с первого раза, попросил Фабьенн.

— Да. Дальше на меня свалилась эта проклятая черепица, и Жан-Марк вместо того, чтобы дать мне спокойно прийти в себя, отправил в больницу! — с неудовольствием воскликнул он. — Придя в сознание, я вырвался на свободу, сразу отправился домой и тут узнал, что ты приезжала и опять уехала в Англию! Господи, Мелли, ты не представляешь, до чего может все запутаться, если хочешь, как лучше.